Книга Небесная милиция - Петр Завертаев

Ровно в двенадцать часов несколько молодых людей, человек десять-пятнадцать, которые не спеша прогуливались тут же у Святого Георгия, и, на первый взгляд, не составляли единой группы, а, наоборот, вроде как даже подчеркнуто держались каждый сам по себе, вдруг разом, словно по команде достали маленькие пакетики с кормом «Педигри» и начали цокать языком, как обычно подзывают собак, и повторять призывно и ласково: «Моджо! Моджо! На! На!». Что интересно, никаких собак поблизости не было и не могло быть, за этим бдительно следили милиционеры. Все животные, которым положено было находиться на Манежной площади, стояли, лежали и сидели на своих местах в бронзовом зоопарке на бутафорской набережной. И зеваки, и журналисты мгновенно сообразили, вот оно! Началось! Беглым огнем защелкали фотокамеры. Переполошились милиционеры, настал их черед впадать в недоумение. С одной стороны налицо был явный непорядок, возмущение общественного спокойствия, с другой стороны, на ум как-то сразу не приходили статьи закона, указы или уложения, запрещавшие гражданам подзывать на улице собак. К тому же невидимых.

Обиходов понял, что настала пора действовать. Сейчас милиционеры опомнятся, начнут «принимать меры» и тогда плакал материал. Он решительно протиснулся сквозь кольцо зевак к ближайшему человеку с пакетиком корма, юнцу лет семнадцати в вязанной шапочке цветов ямайского флага.

— Ты Лукас? — спросил Обиходов.

— Нет, я — Боб, — с гордостью сообщил юнец.

— А который из вас Лукас?

— Не знаю, — сказал юнец. — Лично не знаком.

Чертыхнувшись, Обиходов подошел к следующему, с серьгой в ухе:

— Лукас?

— Нет.

— Вам Лукас нужен? — услышал Обиходов за спиной, обернулся и увидел молодого человека лет тридцати в очках, одетого в майку с изображением Чебурашки с автоматом Калашникова и надписью Che-burashka. — Это я.

— Я Георгий Обиходов из журнала «Мужской мир», — представился Обиходов. — Делаю материал о вашем… движении. Мы можем поговорить?

— Одну минутку, — Лукас посмотрел на часы и, обращаясь куда-то в сторону Святого Георгия с выражением произнес, — Моджо! Моджо! На! Фьють! Фьють! — Потом снова взглянул на часы, спрятал пакетик с кормом в карман. — Теперь можно, — сказал он.

Обиходов заметил, что одновременно с Лукасом все участники акции прекратили подзывать Моджо и спрятали пакетики. Некоторые тут же поспешили скрыться, а замешкавшиеся стали добычей других журналистов.

— Объясните, пожалуйста, что тут происходит, — сказал Обиходов.

Лукас элегантным движением поправил очки:

— Это называется «флэш моб», — торопливо начал он произносить явно много раз репетированный текст. — С английского переводится как «мгновенная толпа», некоторые называют это «смарт моб» или «умная толпа». Смысл в том, что в интернете на специальном сайте вывешивается призыв всем желающим собраться в определенное время в определенном месте для того, чтобы проделать определенное действие, желательно заведомо бессмысленное, например, на перроне Ленинградского вокзала в момент прибытия поезда встречать несуществующего пассажира или всем собраться и звонить по мобильному телефону по несуществующему номеру.

— А сейчас вы что делали? — спросил Обиходов.

— Мы звали Моджо. Это мой пес, ирландский сеттер.

— И где он?

— В Киеве, — ответил Лукас.

— Почему в Киеве? — удивился Обиходов.

— Потому что я там живу, — ответил Лукас. — Я приехал в Москву специально, чтобы провести эту акцию.

Обиходов на секунду задумался.

— Простите, но я все-таки не уловил, в чем смысл, — признался он. — Вы приехали в Москву специально для того, чтобы покормить пса, которого оставили в Киеве?

— Смысл акции в подчеркнутой бессмысленности, — с расстановкой произнес Лукас. — Это главное правило «флэш моб». Сотни и тысячи людей собираются вместе, чтобы сделать что-то подчеркнуто бессмысленное. Это акт нового искусства. В двадцать первом веке искусство станет в буквальном смысле социальным, его будут творить не отдельные художники, а все общество, социум. Это перевернет общественные законы, государство в его теперешнем виде утеряет власть и переродится. Тысячные толпы людей, которые мгновенно возникают то в одном, то в другом месте, могут творить не только искусство, но и революции. Государственные структуры будут не в силах на это влиять.

— Но сегодня здесь собралось всего человек десять, — заметил Обиходов. — Как они могут совершить революцию?

Лукас бросил на него быстрый неприязненный взгляд.

— Это одна из первых акций в России, — начал объяснять он. — Только начало. На Западе, в Лондоне, Париже и Нью-Йорке каждая «флэш-моб» собирает тысячи людей. Это уже реальная сила.

— А кто пришел сегодня на ваше мероприятие? Вы знаете этих людей?

— Не знаю, — сказал Лукас. — Люди, которые участвуют во «флэш-моб» не знают друг друга. Они просто прочли мое объявление в интернете, пришли сюда, ровно сто секунд делали то, что вы сами видели, и разошлись. Все. Никто ни с кем не знакомится. Это «флэш-моб», а не служба знакомств.

— Понятно, — сказал Обиходов. — Теперь последний вопрос. А как же Моджо? Пока вы здесь, в Москве, занимаетесь э… социальным искусством, кто же его кормит там, в Киеве?

Лукас бросил на Обиходова еще один неприязненный взгляд.

— О нем есть кому позаботиться, — сухо сказал он.

Спустя два часа Обиходов сидел на заседании редакционной коллегии и сосредоточенно рисовал в блокноте виселицу. В редакции произошло ЧП. Жена владельца издательства собираясь на отдых в Таиланд, случайно захватила из дома вместе с пачкой других журналов и «Мужской мир». В самолете, изнывая от шестнадцатичасового безделья, она его прочла. К несчастью, так совпало, что на острове Пхукет вместо тропического солнца ее ожидал тропический дождь, вдобавок гостиница, в которую она заселились, показалась ей недостаточно шикарной, то ли полотенца были недостаточно махровыми, то ли лотосы, которые по местной традиции плавали в унитазе, недостаточно свежими. В общем, свой отдых она начала с грандиозного скандала. Хорошенько разогревшись на гостиничных менеджерах и представителях турфирмы, она позвонила мужу в Москву, где была глубокая ночь, и сорок минут выговаривала ему, иногда прерываясь на рыдания и сморкания. Когда дело дошло до обвинений в безнадежно загубленных лучших годах жизни, муж позволил себе замечание, что он очень занят на работе и не в силах контролировать все детали организации ее отдыха. На что жена язвительно ответила, что если он считает своей работой издание такого отвратительного, пошлого, занудного и скучнейшего журналишки, как «Мужской мир», то он просто выживший из ума глупец, который вместо того, чтобы заниматься настоящим делом и собственной семьей кормит свору дармоедов и бездарностей. Ситуация осложнялась тем, что вышеозначенная жена была у издателя третьей по счету, а значит, самой влиятельной. Ведь как это часто бывает у таких людей, первая жена, та, которая была еще до обретения богатства, осталась уже в далеком прошлом, как бы даже и в другой жизни. Вторая жена, та что наскоро появилась сразу после обретения богатства, представляла собой что-то вроде обязательного аксессуара, который покупается в придачу к «шестисотому». Длинноногая блондинка с пышным бюстом, прилипшая во время загула в ночном клубе. Как звать запомнил только через неделю. Через полгода или год отсыпал немножко денег и напрочь забыл. А вот третья жена — она даже необязательно должна быть блондинкой — это уже серьезно, это не мимолетное увлечение и не прихоть, это долгосрочный проект, солидное капиталовложение, куда более важное, чем отдельно взятый журнал. Поэтому владелец издательства, едва закончив разговор с женой, тут же позвонил главному редактору «Мужского мира» Миронову.