Книга Валентиныч и его воображаемые читатели - Леонид Шевченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, по большому счёту, претензий у меня практически нет. Приезжаю домой после вахты— бутылки собраны, полы сняты, рабочих нет, прораб трубку не берёт… А в квартире инструменты лежат и рабочая одежда с грязными кроссовками. Словно на «Летучем Голландце». Экипаж покинул здание!
Почему так? Непонятно.
Есть, правда, подозрение, что под полом кухни рабочие обнаружили шкатулочку с бриллиантами и экстренно сбежали в Европы. Но с этим можно только смириться, поскольку ничего иного тут мы поделать не можем. В конце концов, может, их всех просто антимиграционная служба накрыла и выдворила из страны.
Зато у меня теперь есть настоящий промышленный перфоратор и электролобзик. Не считая всяких мелочей наподобие вполне качественных плоскогубцев (каковых мне в хозяйстве как раз не хватало) или метровой длины гвоздодёра.
Нет, я честно скинул прорабу СМС – дескать, не угодно ли забрать инструмент, да и деньги получить было бы, наверное, нелишним, раз работа выполнена… На что прораб ответил: «Завтра перезвоню и заеду», после чего пропал уже окончательно.
Ну, что мне, гоняться теперь за ним?
Нанял новую бригаду. Ту самую – хорошую, годную. С разумными ценами и (пока что) нормальным подходом к делу.
Дело, правда, пока стоит на месте и чешет копытами спину – в ожидании проекта, который проектировщики обещали приготовить через полгода, после чего оный проект будет сдан в Комитет охраны памятников, где его ещё полгода будут рассматривать, раздумывая – утверждать ли его, или не утверждать. Если не утвердят, то всё опять повторится сначала. Если утвердят, то слава богу, и можно будет – через год после покупки квартиры – приступить к собственно ремонту.
И это будет благостно. Потому что ходит теперь Валентиныч по своей квартире, где с полов сняты доски, а с потолка и стен снята штукатурка и свисает дранка, смотрит на весь этот разгром, и с грустью думает: «Когда же этот ремонт закончится?»…
А потом осаживает сам себя: «Да фигли закончится… Когда начнётся?!»
И в этом и заключается сермяжная правда. Не покупайте, дети, квартиры в домах-памятниках. Запомните это, и наше с вами знакомство пойдёт вам на пользу.
Великий русский писатель (в изгнании)
Жизнь летит, события сменяют друг друга с нечеловеческой скоростью, и фиксировать их движение не всегда успевают ни мозги, ни руки. Руки, с одной стороны, двигаются так медленно, что с момента начала моего рассказа прошло уже 15 минут, а я только начал заканчивать второе предложение, и можете себе представить, сколько времени пройдёт до финальной точки. Мозги, с другой стороны, вообще работают по своим собственным правилам, считая, например, что если великий русский писатель в моём лице хоть кому-то рассказал про имевшее место событие, то и фиксировать его в буквах – пустая трата сил, и вместо этого лучше забивать читателю голову рассказами, например, про русский рок 80-х – иначе говоря, тем, о чём писатель иногда подумывает, но – за ненадобностью – никому не рассказывает.
Впрочем, довольно стенаний, расскажу лучше о том, о чём вслух ещё ни с кем обсудить не успел, и, следовательно, по поводу чего мозг ещё способен транслировать связные предложения, вкупе складывающиеся в единый монолитный великий русский рассказ.
Тем паче, что надысь… Вот, кстати, ещё одна проблема. Надо мной уже на работе почти все либо открыто потешаются, либо откровенно меня не понимают – поскольку я в письмах (а работа у меня на 70 процентов как раз из написания писем и состоит) то и дело вставляю слова типа «поелику». Или закручиваю предложения так, что знакомым с моей жизнью товарищам вмиг вспоминается декан института, которому я на первом курсе принёс на подпись справку о том, что «Шевченко Леонид Валентинович обладает достаточной академической успеваемостью для устройства на работу параллельно с процессом обучения», на что декан, перечитав справку не единожды, озадаченно сказал, что напрочь не понимает, что, собственно, он должен подписывать…
Даже когда стараюсь быть проще, всё равно получается витиевато. Потому что мозг так работает! Вот, допустим, составляю я письмо о недавно пришедшем материале, по которому есть вопросы. С чего такое письмо должно начинаться (если не считать вступительного «Уважаемая Акулина Евлампиевна!»)? Мозг услужливо начинает выдавать варианты. «Третьего дня…» Нет, не то! «Надысь…» Обратно не подходит! «Давеча…» Да чтоб тебя! «Настоящим спешу сообщить…» Уже лучше, но проще надо – вон, даже мой начальник уже волком воет от всех применяемых мною оборотов, и всякий раз буквально умоляет: Леонид, мол, пиши понятнее… Короче, думаем дальше. «Не далее, чем позавчера…», «Незадолго до…», «К моему величайшему сожалению…» Да йптвоюмать! Леонид, ты не Пушкин и не Гоголь, ты – начальник склада. Пиши с точки зрения начальника склада!
Короче, после всех терзаний, собрав истово пляшущие мозги в кулак и сильно сосредоточившись, Валентиныч только тогда и оказывается способен выдать то, что обычным, нормальным гражданам приходит на ум в первую голову – «Третьего августа к нам на склад поступил материал…» Ну, слава богу!
Вот все налицо признаки, что в прошлой жизни я таки был Гоголем. И явно, мне тогда было проще. Во-первых, и окрестные граждане – из числа тех, что умели читать – понимали писателя более охотно. Во-вторых, признание и деньги имели место быть в полном объёме, а не как сейчас, когда пишешь, пишешь, а читают тебя – пусть и в бессильном, немом восхищении – пять с половиной оголтелых фанатов, остальные же лишь пожимают плечами, да крутят у виска пальцами.
И неправильно было бы говорить, что Валентиныч не пытается переломить ситуацию. Пытается. Вон, даже узнал о том, что в Петербурге с некоторых пор (с прошлого года) выходит сборник молодых и подающих немалые надежды петербургских писателей, который, по большому счёту, никому не нужен, но зато он по выходу попадает в библиотеки – а это, если верить отцу главного героя сериала «Californication», и есть тот самый шаг в вечность. И узнав про оный сборник, Валентиныч ретиво попытался вступить в стройные ряды его молодых авторов, написав электронное письмо тамошнему предводителю: вот, дескать, я также писатель, хоть пока и непризнанный, а потому быстрее возьмите меня к себе хэдлайнером.
Предводитель, что неудивительно, удивился. Так и сказал: Евгений, почему я вас не знаю? (не знаю, почему он решил, что я Евгений). И ещё добавил, что для участия в сборнике молодых петербургских писателей надо, что, опять-таки,
