Книга Отряд - Крейг Дэвидсон

Макс даже вскрикнуть не успел. Он глядел на ярко-красную точку, которая зависла у него на груди.

* * *

Из показаний, данных под присягой младшим капралом Фрэнком Эллисом Федеральному Следственному комитету в связи с событиями, произошедшими на острове Фальстаф, Остров Принца Эдуарда:

В.: «Голодный»?

О.: Да, сэр.

В.: Это слово вы услышали от Ньютона Торнтона перед тем, как застрелили его?

О.: Да, сэр, так оно и было. Он сказал, что очень голоден.

В.: Именно так сказал?

О.: Нет, сэр. Полагаю, он сказал это тише. И с несколькими паузами. Примерно так: «Я очень-очень… голодный».

В.: Если он говорил тихо, почему вы так уверены, что он вообще что-либо произносил? Все происходило ночью, посреди океана. Сводки погоды подтверждают, что тем вечером был сильный ветер.

О.: Это правда, сэр. Было ветрено и неспокойно. Но «Слухач» уловил его голос громко и отчетливо.

В..: Простите?

О.: Мы называем его «Слухач». Это параболическое прослушивающее устройство. По сути, большая тарелка. Похожая на спутниковую. Оно предназначено для акустического анализа на больших расстояниях, хотя это просто заумный способ сказать, что устройство помогает нам слышать то, что невозможно различить естественным путем.

В.: И «Слухач» сообщил вам, что Ньютон Торнтон произнес: «Я голоден»?

О.: Верно.

В.: Ну и что?

О.: Повторите, сэр?

В.: Я сказал: «Ну и что?» Он был голоден. Он провел на острове уже несколько дней. Есть там было нечего. Разве не логично, что мальчик мог проголодаться?

О.: Да, сэр, возможно, так оно и было. Наверное, все дело в том, как он это сказал.

В.: В том, как сказал?

О.: Да, сэр. Прозвучало так, будто он больше чем голоден. Во всяком случае, иначе, чем можем проголодаться вы или я. Возможно, тем истощенным детям, которых показывают по телевизору, знаком голод такого рода. Но даже в этом я не уверен. Казалось, мальчик съел бы собственную руку, если бы смог себя заставить переступить эту черту.

В.: Простите, младший капрал Эллис, но это похоже на паранойю.

О.: Полагаю, так и есть. Думаю, многие из нас нервничали. Мы всякого наслушались.

В.: На корабле?

О: Нет, я имею в виду сплетни. Начали просачиваться всякие слухи о лаборатории этого психопата-доктора. Нашли несколько жутких видео. С той бедной гориллой, и в таком духе. Мы очень нервничали. В подобные вещи нельзя просто прицелиться и устранить.

В.: Однако вы устранили.

О.: Да. Но мальчик произнес один из триггеров.

В.: Объясните.

О.: Мы получили указания. Главный старшина пришел в кубрик снайперов и сказал, что если кто-нибудь покинет остров и произнесет одно из слов-триггеров, мы имеем право открыть огонь. Среди них был и «голод».

В.: А другие слова?

О.: Всех не вспомню. Точно был «червь». И «зараженный».

В.: И поскольку очень голодный мальчик на лодке сказал, что он голоден, его застрелили.

О.: Он был заражен, сэр. Это стало ясно уже впоследствии. А судя по тому, что я слышал о судьбе остальных, пуля была не худшим способом уйти.

В.: Вы не ответили на мой вопрос.

О.: При всем уважении, сэр, вы не задали вопроса. Вы сделали заявление, сэр. Вот что вам скажу: обучаясь на боевого снайпера, я никогда не думал, что однажды застрелю маленького мальчика на лодке. Не ради этого поступают на военную службу. Считается, что мы делаем это ради Бога, страны и… Господи… Это преследует меня. Я слышал, как люди используют эту фразу, но никогда не понимал ее до конца. Честно говоря, думал, что она слегка театральная. Но теперь я ее понимаю. Лицо того мальчика преследует меня, сэр, и будет преследовать до тех пор, пока я не покину этот мир, что бы меня ни ожидало за его пределами.

* * *

От отряда 52:

Наследие модифицированного эхинококка

(ПО ВЕРСИИ ЖУРНАЛА «GQ») АВТОР КРИС ПАКЕР

Макс Кирквуд – самый старый пятнадцатилетний парень на свете.

Его глаза запали в глазницы, а по краям их опутала сетка морщин. Мышиного цвета волосы поредели. Присаживаясь, он заметно сутулится. При ходьбе покатые плечи горбятся, что вызывает ассоциации с пожилыми людьми. Он выглядит как человек, на которого давил невообразимо тяжелый груз, и даже теперь, когда он исчез, тело по привычке продолжает ощущать его вес.

Приходится напоминать себе, что Макс все еще мальчик. Но мальчик, видевший гораздо больше, чем многие его ровесники.

В клинике мы разговариваем через непроницаемый барьер. Напоминает о тюремных беседах заключенных с родными. По обе стороны органического стекла стоят телефоны. После того как я закончу, санитар протрет наушник мощным бактерицидным средством. В клинике высший уровень мер предосторожности. Потребовались месяцы споров и компромиссов, чтобы добиться короткой беседы с Максом.

Сама клиника представляет собой гигантское квадратное строение, удаленное от любого поселения. То, что находится внутри, потенциально смертельно для человечества. Проживающие здесь люди не представляют угрозы, однако то, что плодится внутри них, крайне опасно. Вирусы, инфекции, паразиты. Черви.

Макс сегодня в хорошем настроении. На нем бумажный халат и тапочки. Он объясняет мне, что в конце дня все это ради предосторожности сожгут.

– Думаю, если каждый день получаешь новый гардероб, то лучше пусть он будет из бумаги, – с кривой улыбкой говорит мой собеседник.

Макса Кирквуда спасли. А его товарища по отряду, Ньютона Торнтона, – нет. Почему? Пока неизвестно. Сенсационное заявление, которое прозвучало во время недавнего судебного процесса над адмиралом Строптивцем Брюэром, наводит на мысль о том, что Макса, возможно, посчитали подходящим кандидатом для исследований. Существует вероятность, что его пощадили потому, что, в противном случае, не осталось бы никого, на ком можно было бы оценить эффективность червя. Шокирует то, что подобные рассуждения могли возобладать в высших военных кругах.

Теперь Макс далек от всего этого. Кажется, он мало что помнит из пережитого на острове Фальстаф. Вполне вероятно, разумеется, что он и не хочет помнить – что его жаждущий покоя мозг просто избавился от воспоминаний. Разве можно его за это винить?

Об остальных он говорит короткими рублеными фразами. По его собственному признанию, люди – единственное, что он действительно запомнил, пройдя все тяготы того сурового испытания. И его воспоминания в целом полны огромной нежности и любви.