Книга Днем с огнем - Карина Вран

К подъехавшему такси мы с ним шагнули одновременно.

— Позвольте, но это за мной, — попытался оттеснить меня "костюмчик".

И куда только окурок дел? Урны у выхода в наличии не имелось.

Марка автомобиля соответствовала той, что назвала официантка, сделавшая вызов. Обходить, чтобы сверить номера, как и спорить, было лень.

— Не стану преграждать вам путь, — в том же духе и тоне ответил я дядьке.

Пусть ему: прогуляюсь, спущусь в метро. Не люблю его, неуютно мне в подземке, зато сэкономлю.

— Куда вам ехать? — замер у приоткрытой двери авто банкир-искусствовед. — Вдруг в сходном направлении?

— На Замшина, — не стал скрывать.

— О, так мне до пересечения Кондратьевского и Металлистов, это чуть не доезжая, — обрадовался дядька. — Поедемте вместе? Оплата пополам.

Я согласился. Чего ломаться, когда уже ветер резчает, а безмятежную синь заволакивают облака?

Попутчиком курильщик оказался тем еще. Он то дымил в салоне, предварительно выспросив согласия у водителя, и забыв спросить того же у меня. Я не стал возмущаться: в казино и не так обкуривают. То он принимался рассказывать какие-то нелепые, несмешные анекдоты. Не пошлые, поэтому я изображал: "Хе", — в качестве реакции.

Вроде такого:

— Мой остров, моя вилла, мое золото, мой кофе.

— Сударь, прекратите бахвалиться!

— Что вы, мой только кофе, про остальное — это я вспоминал, как склонять по родам.

Я бы предпочел, чтоб попутчик молчал. Он был живой человек, а не радио, и кнопки отключения не имел. А я был поддат и добродушен. Мерный шаг, подкрепленный словом от Чеслава, наложился на принятый внутрь алкоголь. Или наоборот, алкоголь на шаг? Не суть. Я был умиротворен и созерцателен, меня из этого настроя не могли выбить такие пустяки, как говорливый куряка. Когда мы доехали до нужного попутчику перекрестка, "костюмчик" протянул водителю тысячную купюру.

— За все и сдачи не нужно, — в порыве щедрости сказал он.

А потом добавил что-то еще. Я не разобрал ни слова. Это даже не было похоже на человеческую речь. Змеиное шипение, треск ломающегося дерева, скрежет ножом по стеклу — таковы были звуки.

И перед глазами померкло.

В себя я пришел так же резко, как до того выключился. Кто-то щелкнул тумблером, чтобы я успел насладиться беспомощностью и перспективами.

О перспективах я мог судить по причине удачного ракурса. Тело, которого я не ощущал вовсе, как и не было его, одна чистая мысль, лежало на боку. В полутьме, разжижаемой дневным светом, что просачивался из-под складок местами вздыбленной крыши, я мог наблюдать за своим недавним попутчиком. Это была единственная доступная мне-мысли функция. Впрочем, вру. Еще я мог паниковать, но почему-то кроме осознания: "Вот это подходящий момент для паники, АБ, теперь можно", — ничего схожего с тем чувством не проскальзывало. Спишем на шок и нестандартность ситуации.

Еще я мог моргать. Что обнадеживало: раз к векам вернулась подвижность, раз что-то их подняло, глядишь, и до прочего организма дело дойдет.

Мой бывший попутчик, балагур и куряка не сидел без дела, дожидаясь моего пробуждения. Он что-то сосредоточенно вырисовывал (или вписывал, с моего угла зрения было не очень понятно) малярной кистью на темном полу. Кисть то и дело окуналась в литровую стеклянную банку, в таких ма раньше варенье на зиму закрывала. Пол в той части был вроде как заметен, кажется, от пепла. Или от дичайшего слоя пылищи. Опять же, ракурс и недостаток освещения не помогали детализировать.

— Очнулся? — спросил с участием в голосе "костюмчик"; впрочем, пиджак он снял, пока я был в отключке, а рукава рубашки закатал. — Я же рассчитывал дозу… Не важно.

"Это что, классический злодей сейчас толкнет классическую речь?" — с отторжением подумалось мне.

— Ничего личного, парень, — если верить голосу, сидящий на корточках дядька мне прямо-таки сочувствовал. — Мне жаль, что до этого дошло. Был отличный ход: уехать из города. Я даже понадеялся, что ты не вернешься. Годика с пол вне Петербурга — и мне бы не пришлось прибегать к неприятному.

М-да, темно-красное на кончике кисти, не обязательно краска, аж подтверждало сочувствие.

— Заставил ты меня по возвращению побегать, конечно, — отер он свободной рукой воображаемый (или реальный?) пот со лба. — Еще раз: мне жаль. Скоро для тебя все закончится. Там, где началось. Она не должна узнать, что ты втянут. Это недопустимо. А это вот, — он повел рукой над полом. — Чтобы не впустую тебя отработать. Это было бы расточительством.

То, что дядька любит лить слова, я понял еще в такси. И ждал, что он продолжит мысль: что значит — не впустую? О каком расточительстве речь? Кто такая — она?

Дар. Не впустую — ему нужен дар огневой. Которого я не ощущаю, равно как и тела. Федя Ивановна внутри саквояжа так же себя чувствовала? Во тьме, но в сознании, как заживо погребенная, вмурованная в темную бестелесность? Если да, у меня было преимущество: я мог видеть и даже слышать.

Слышать далекие раскаты грома и резкие удары ветра по истерзанной крыше. Я узнал, где мы: гараж, чертов гараж, в который я сдуру влез, чтобы спасти пацана. Где началось, там и кончится… Успеют явиться законники, подняла ли шум обо мне их Беда-Беда?

— Лучше не надейся, парень, — как будто прочтя мои мысли, с участием произнес дядька. — Я столько шума наводил тут, загонял псов шелудивых. И меры принял. Все, не отвлекаюсь. Быстрее закончу, быстрее…

Он покачнул головой и вернулся к прерванному занятию. Продолжил марать чем-то красным пол.

Я попытался найти в себе хоть малый отсверк огня. Владыка я его или где? "Или где". Как там говорила Бартош? Жить с заглушенными чувствами, дышать через раз, после успеть пожить без пут, в цельности? Чтобы вернуться к залитым воском глазам и ушам, затянуть руки-ноги? Да, было очень похоже. Тень меня недавнего валялась на полу гаража. Тень-мысль.

Но даже тени не хотелось так глупо сдаваться. Не хотелось идти на убой. Я жаждал жить и вернуть себе цельность.

Увы, у банкира-искусствоведа-убийцы были другие планы.

"Не может все закончиться так глупо!" — бунтовало все во мне. Билось, ярилось — без всякого пламени, без коня огнегривого.

На щеку мне упали крупные капли: обещанная Чеславом гроза приближалась. С надежной кровлей для укрытия, правда, не сложилось.

Чеслав. "Пепел помнит, как пламенел".

Кошар: "Зола помнит, как была костром. Пепел помнит, как был пожаром".

Пепел помнит… Что толку мне от памяти пепла, если я не могу с ним говорить? Не могу обратиться к той памяти.

Огненный вал, слепящая молния. Рокот. Это все пронеслось перед глазами, будто нынешнее. Реальное.

Новые капли, на этот раз в ухо. Гром — совсем близко.