Книга Гражданин Бонапарт - Николай Троицкий

Французские солдаты после революции 1789 г. не исполняли обрядов какой-либо религии. Они вовсе не бывали в церквах - ни во Франции, ни в Италии, ни теперь в Египте. Улемы заметили это и не преминули истолковать в свою пользу: пусть французы - не мусульмане, но они и не идолопоклонники, а поскольку Султан Кебир почитает идеи пророка Магомета и его самого как личность, то не исключена возможность склонить и лично Бонапарта и его войско в мусульманскую веру. Глава улемов шейх Эль-Шаркун - вероятно, по договоренности с другими улемами, а может быть, и по инициативе кого-то из них - на одном из обсуждений Корана во дворце у французов прямо, без обиняков, предложил Наполеону: «Вы хотите пользоваться покровительством Пророка, он любит вас . Вы не идолопоклонник. Сделайтесь мусульманином. 100 000 египтян и 100 000 арабов из Аравии, Медины, Мекки сомкнутся вокруг вас. Под вашим водительством и дисциплинированные на ваш манер, они завоюют Восток, и вы восстановите родину Пророка во всей ее славе»[823]. «В то же мгновенье, - вспоминает об этом Наполеон, - старческие лица осветила улыбка, и все пали передо мной ниц, призывая ко мне покровительство небес»[824].

Согласиться на такое предложение Наполеон, конечно, не мог. Но и отказать улемам сразу, без прений, было бы некорректно. Поэтому он вступил с ними в прения, заявив: «Есть две большие трудности, препятствующие тому, чтобы я и моя армия сделались мусульманами: первое - это обрезание, вторая - вино. Мои солдаты приучены к вину с детства. Я никогда не смогу убедить их отказаться от него»[825]. Улемы, муфтии, шейхи и прочие занялись поисками ходов к устранению этих трудностей. Они «вспомнили», что обрезание было лишь рекомендовано, но не введено Пророком, и поэтому можно быть мусульманином, не будучи обрезанным. Что же касается вина, то мусульмане могут пить его, хоть и впадать при этом в грех, но здесь тоже есть выход: искупать свои грехи добрыми делами. Прения продолжались больше недели, и египтянам уже казалось, что Бонапарт готов стать мусульманином, как это сделал один из его соратников, 48-летний генерал Жак Франсуа Мену, который женился на мусульманке (дочери местного цирюльника) и принял ислам под именем Абдаллах Жак, после чего зачастил на молитвы в мечеть.

Весь этот процесс религиозного, даже чисто житейского сближения французов с египтянами был внезапно осложнен, а затем и сорван в результате катастрофы, которая постигла французский флот 1 августа 1798 г. у мыса Абукир. В тот день адмирал Г. Нельсон добился своего: он уничтожил французскую эскадру, используя и превосходство своих кораблей в мощи и маневренности, и свой талант флотоводца, а также беспечность французского адмирала Ф. П. Брюэса. Дело в том, что сразу по прибытии в Александрию Наполеон приказал Брюэсу поставить все его корабли на якорь в Александрийском порту. Это обеспечивало бы им относительную безопасность и к тому же позволяло усилить экипажи военных судов за счет 1500 матросов конвоя. Но Брюэс, усмотрев недостаток воды в гавани Александрии, оставался на открытом рейде Абукира, безрассудно подставив свою эскадру под удар англичан[826].

Удар последовал к вечеру 1 августа. По выражению Д. С. Мережковского, Нельсон напал на Брюэса, как «ястреб на курочку»[827]. Четырнадцать линейных кораблей Нельсона стремительной атакой застали врасплох 17 французских судов (13 линейных и 4 фрегата) - громоздких и неповоротливых по сравнению с английскими и опрометчиво растянутых параллельно берегу, но вдалеке от него, - так что английские корабли пошли в атаку на них и с моря, и со стороны берега. Французские моряки, дезориентированные внезапностью нападения и оказавшиеся между двух огней, сражались храбро, но не так умело, как англичане, - ведь у них не было своего Нельсона. Адмирал Брюэс, раненный в руку и в голову, отказался спуститься на перевязочный пункт и был убит пушечным ядром на капитанском мостике. Геройски погиб командир флагманского корабля «Орион» Люк-Жюльен Казабьянка. С ним был его малолетний сын. Увидев, что пламя охватывает корабль, отец попытался спасти сына и привязал его к плавающей в море стеньге (просторному колену одной из мачт). Но тут раздался страшный взрыв, при котором погибли и сам Казабьянка с трехцветным знаменем республики в руках, и его мальчик[828].

Итоги битвы стали для французов трагическими. Они потеряли 13 кораблей из 17 и более 3 тыс. человек убитыми, ранеными и пленными, тогда как англичане сохранили все свои суда, хотя многие из них были повреждены, а их людские потери не превышали 900 человек убитыми и ранеными. Главное, французская эскадра перестала существовать, а сухопутные войска Бонапарта в Египте были отрезаны от Европы, от родной Франции и, по всей вероятности, обречены на гибель. Заглядывая в будущее, Д. С. Мережковский с присущей ему афористичностью заключил: «Абукир - отец Трафальгара, дед Ватерлоо»[829].

В такой ситуации, узнав о страшных подробностях Абукирского побоища, Наполеон не потерял головы. Он даже стал говорить соратникам, впавшим было в уныние при первой же вести о трагедии Абукира, что можно остаться и стать великими на Востоке: «Теперь мы просто вынуждены совершать великие подвиги. И мы их совершим. Надо основать здесь великую империю - и она будет нами основана. Моря, на которых мы более не господа, отделяют нас от родины, но никакие моря не отделяют нас ни от Африки, ни от Азии»[830].

Едва ли сам Наполеон верил тому, о чем говорил, скорее хотел утешить расстроенных соратников, поднять их упавший боевой дух. Как бы то ни было, он с удвоенной энергией взялся за преобразование Египта. Продолжая курс на религиозное сближение с египтянами, он не только демонстрировал перед улемами и шейхами лояльность исламу, но и позаботился о них, закрепив за ними все их привилегии, и даже, по его собственному признанию, «окружил их еще большим почетом, чем тот, которым они пользовались раньше»[831].

Мало того, Наполеон шокировал своих соратников и приятно удивил самих шейхов изысканным вниманием к их женам. Начал он свою галантную заботу с главной из них - жены Мурад-бея Нафисы, которая, кстати, раньше была женой правителя Египта Али-бея, убитого в 1773 г. «Султан Кебир» направил к ней своего пасынка Евгения Богарне, чтобы выразить ей почтение и вручить фирман (т. е. высочайший указ), закреплявший за ней все ее имущество, включая гарем «из полусотни женщин всех национальностей и цветов кожи»[832]. Успокоив и обрадовав таким образом жену Мурад-бея, Наполеон использовал в своих интересах ее влияние на других жен египетской знати. Когда им стало известно о необычном, диковинном для Востока джентльменстве Султана Кебира, они стали испрашивать у него аудиенции, и он принимал их в своем дворце. «Они являлись, окруженные многочисленной свитой, - вспоминал Наполеон. - Лица их были закрыты в соответствии с обычаем страны. Невозможно было судить о том, насколько они красивы, но маленькие ручки, тонкая талия, мелодичный голос, манеры как следствие благосостояния и хорошего воспитания, раскрывали их сан и положение в свете. Они целовали руку Султана Кебира, подносили ее к своему лбу и сердцу, усаживались на дорогих шелковых подушках и заводили разговор, в котором проявляли столько же ловкости и кокетства, сколько могли бы проявить наши европейские женщины, получившее наилучшее воспитание, чтобы добиться того, за чем пришли»[833]. А добивались они немногого. Прослышав о том, как деликатно, заботливо, нежно обращается генерал Мену со своей женой- мусульманкой в г. Розетта, все женщины Розетты направили в Каир Султану Кебиру «петицию с просьбой приказать египтянам во всем Египте обходиться с ними по обычаю французов»[834].