Книга Восьмой круг. Златовласка. Лед - Эд Макбейн

Сьюзен уже лежала в постели. Джоанна приблизилась и, наклонившись, поцеловала ее в щеку.

— Споки-ноки, — повторила она и ушла в свою комнату.

Я медленно разделся и выключил свет со своей стороны кровати. Сьюзен чинно лежала рядом со мной. Я знал, что она не спит, ее дыхание было неровным и прерывалось долгими вздохами. Наконец она произнесла:

— Что же это такое, Мэттью?

— Что ты имеешь в виду?

— Почему мы так часто ссоримся?

— Это ты постоянно начинаешь, Сьюзен.

— Неправда.

— Ты начала ссору по пути на теннис.

— Нет, это ты взбесился.

— Потому что ты приставала ко мне по поводу того, как я веду машину.

— Ты говорил, что не хочешь опоздать.

— Опоздать нам не грозило.

— Движение было интенсивное, ты не следил за дорогой, а разговаривал с Джоанной.

— Ну вот, опять!

— Это правда, Мэттью. Ты становишься рассеянным и не понимаешь, что делаешь.

— Сьюзен, ты говоришь обо мне, как о человеке, неспособном завязать шнурки на собственных ботинках!

— Я не хочу новой ссоры.

— Тогда веди себя по-другому. То я не могу поддерживать разговор и одновременно управлять автомобилем, то мне нельзя выпить два мартини перед ужином…

— Но ты действительно много пьешь.

— Когда последний раз… скажи мне на милость, когда это в последний раз… да когда вообще ты видела меня в стельку пьяным или даже…

— Ты плохо соображаешь.

— Сьюзен, я пью меньше, чем мужчины, которых я знаю. Наш сосед, старина Реджи…

— Мистер Сомз — пьяница.

— Вот именно. Я — не пьяница. Я даже не из тех, кто напивается. В чем дело? Решила устроить мне фильм «Газовый свет»? Пытаешься внушить мне, что я пьяница, поскольку выпиваю два мартини перед ужином? Может, ты таким образом хочешь заставить меня пить, Сьюзен? Ты сама выпила две порции перед ужином, помнишь? Выпила две порции! Я считал. Два «Манхэттена», Сьюзен. И заснула на концерте!

— Я не заснула на концерте, — возразила она. — Не надо переводить разговор на другую тему.

— Сьюзен, наконец произнеси это! Ты действительно считаешь меня пьяницей? Скажи прямо.

— Я не считаю тебя пьяницей.

— Прекрасно, тогда…

— Но я думаю, что ты слишком много пьешь.

— Что значит «слишком много», Сьюзен?

— Два мартини «Бифитер» — это многовато.

— О господи!

— Говори потише. Все окна открыты.

— Тогда закрой окна и включи кондиционер.

— Кондиционер сломан, — сказала Сьюзен. — Или ты и об этом забыл?

— Да. У меня очень плохая память, вот почему я паршивый адвокат. Забываю слова свидетеля уже через минуту.

— Никто не говорит, что ты паршивый адвокат.

— Да, но у меня неважная память.

— Ты, кажется, забыл о кондиционере?

— Я думал, ты звонила насчет кондиционера.

— Звонила, но по воскресеньям они не приходят. Если бы ты был более внимателен к тому, что происходит вокруг, то знал бы, что никто не приходил починить его.

— Я думал, что они были, когда я выходил за «Таймс».

— Тогда для чего это у нас открыты все окна? Если бы кондиционер починили…

— Откуда мне знать? Может, ты хочешь, чтобы старикашка Реджи слышал, как мы ссоримся? Или чтобы его хватил инфаркт?

— Ненавижу эту твою манеру говорить о мистере Сомзе. Он милый человек.

— Пакостный старый хрыч! — крикнул я и в бешенстве выбежал в гостиную.

Я раздумывал, не включить ли мне «Модерн джаз квартет». Я иногда заводил его на полную мощность, желая досадить соседу — старикашке Реджи. Тот носил кавалерийские усы, ходил с тростью и тыкал ею в ящериц — и в нашего кота Себастиана. Кот был более изыскан, чем Реджинальд Сомз. Стоило мне врубить «Модерн джаз квартет» на полную мощность, как Себастиан растягивался на мозаичном полу нашей гостиной, точно посередине между двумя звуковыми колонками, и закрывал глаза. Его уши ритмично подергивались в такт. Это был самый что ни на есть благородный котик, понимающий толк в музыке. А Реджи — мерзкий старикашка. Он выходил с тростью и изрекал своим голосом, навек охрипшим от виски: «Не слишком ли громко, молодой человек?» А потом спрашивал: «И все-таки — что это за пакость вы завели?» И я всегда отвечал ему, что это Моцарт. «Моцарт? — удивился Реджи. — Вот оно что… Моцарт…»

И тут я осознал, что Реджинальд Сомз на самом деле был грустным, безобидным стариком, которому просто не повезло оказаться соседом человека, чья семейная жизнь дала трещину. Потом я подумал о двух дорогих для меня существах, связанных с этим браком: о своей дочери Джоанне и коте Себастиане. Я уже возвращался в спальню с решимостью рассказать Сьюзен все, сообщить ей, наконец, что я хочу развода, и сказать ей, что она может оставить себе и дом, и обе машины, и яхту, и сбережения в банке, и коллекцию пластинок, и пианино, на котором никто не играет, — только бы она позволила мне забрать с собой Джоанну и кота. И в этот момент зазвонил телефон. Это был Джейми Парчейз. Он сообщил, что его жену и двоих детей убили.

И вот теперь, в четвертом часу ночи, когда я откинул простыню со своей стороны кровати, забрался под нее и лег бок о бок со Сьюзен, единственным моим желанием было не разбудить ее. Я был измотан, все во мне онемело, я не знал, что мне теперь думать и как поступить.

Еще до этой ссоры, до звонка от Джейми я поставил будильник на семь утра. В восемь часов каждый понедельник я играл в теннис с Марком Голдманом, который был на двенадцать лет старше меня, а в игре в теннис — на дюжину световых лет впереди. До семи утра оставалось всего четыре часа. Я попытался составить план действий. Может, позвонить Марку в три часа ночи и сообщить, что я не смогу играть в теннис завтра? Или позвонить ему, когда проснусь? Просто выключить будильник и спать, пока Марк не позвонит сам из клуба и не спросит, куда я запропастился? Я слишком устал, чтобы думать… Я осторожно вытянул ноги под простыней. Ужасно боялся, что если Сьюзен проснется, то сразу опять заворчит: «А еще я хотела тебе сказать…»

Она шевельнулась рядом со мной. Перекатилась в мои объятия. Мы оба были голые, спали без пижам с тех пор, как все началось — тринадцать лет тому. А два часа назад, когда я был готов на многое, все чуть было не закончилось. Ее тело было теплым от сна. Она положила свою руку на мое правое плечо. Я знал эту женщину с тех пор, как ей исполнилось семнадцать лет, и женился на ней, когда ей было девятнадцать. И теперь я был готов развестись с ней. Я еще не сказал ей об этом, но был готов.

Глава 4

Я проснулся в половине седьмого под щебет птиц на заднем дворе. Вылез из постели, не разбудив Сьюзен, надел халат и вышел в кухню. Джоанна сидела за столом, ела овсяные хлопья, ложку за ложкой, уставившись в газету.