Книга Дьявол против кардинала - Екатерина Глаголева

— Да, мой бедный народ! — промямлил Людовик. — Я не смог принести ему облегчение, ввязавшись в войну…

— Прислушайтесь к голосу вашей совести, и будьте тверды! Не следуйте дурным советам нечестивого человека, который везде сеет только вражду и раздоры! Подумайте только, чту он сотворил: заручившись доверием, коего недостоин, он рассорил сына с матерью, брата с братом, мужа с женой!..

Отец Коссен остановился перед королем и достал из рукава письмо.

— Вот письмо ко мне от вашей матушки; она до того отчаялась, что уже не решается написать прямо к вам, своему сыну! На склоне лет несчастная вынуждена скитаться на чужбине, испытывая жестокую нужду! Проявите же великодушие, неужели вы хотите, чтобы она умерла с голоду во Фландрии?

— Да, я подумаю над вашими словами, — тихо сказал Людовик, глядя в сторону.

Чувствуя, что добился своего, довольный священник удалился, оставив короля наедине с его мыслями.

Не прошло и двух часов, как его преосвященство был подробнейшим образом информирован о содержании их разговора.

На следующий день отец Коссен явился во дворец кардинала, чтобы предупредить Ришелье о скором визите короля. Он торжествовал, будучи совершенно уверен, что уже завтра ненавистного временщика низвергнут с высот в тартарары.

— Не скрою от вас, — сказал отец Коссен, — что я имел с его величеством серьезный разговор, и он полностью со мною согласился. Король намерен в корне пересмотреть свою политику, дабы прекратить неправую войну, восстановить мир внутри страны и вернуть ко двору свою горячо любимую матушку.

Ришелье выслушал его бесстрастно. Он смотрел на это вдохновенное лицо, горящие радостью глаза и думал: смешной безумец! Неужели он и вправду считает, что король вот так, в одночасье разрушит то, что создавалось годами? Подвергнет себя унижению — и во имя чего?

— Не могли бы вы передать королю письмо? — остановил он поток красноречия своего гостя.

Сев за стол, кардинал-министр единым духом настрочил прошение об отставке, подчеркнув, что узнал о своей опале от отца Коссена, а не лично от короля. «Ежели он угадал Ваши намерения, — писал Ришелье, — то я бы счел себя виноватым, не сделав Вам приятное своим отсутствием, раз мое присутствие уже не может быть Вам полезным».

Утром отец Коссен вернулся вместе с королем. Духовник сиял, Людовик был мрачен. Ришелье принял их любезно, но попросил отца Коссена оставить их с королем наедине, обождав в соседней комнате.

— Вас, должно быть, терзает мысль о том, не изменили ли вы долгу христианнейшего короля, начав войну против католического государя в союзе с протестантами. — заговорил он, когда король сел в кресло, приняв свою обычную позу.

Людовик посмотрел на Ришелье почти со страхом: решительно, от кардинала ничего нельзя скрыть!

— В самые трудные минуты вы всегда мысленно обращались за советом к вашему отцу, величайшему из королей, — продолжал кардинал. — А ведь он сам намеревался начать войну с Испанией, и лишь кинжал подлого убийцы помешал сбыться его планам. Война с Габсбургами — справедливая война, — голос Ришелье зазвучал торжественно, — она была завещана Генрихом Великим своему сыну и ведется во имя интересов Франции и всей Европы.

Да, ваш народ страдает от тягот войны, но разве он жил бы лучше под пятой иноземных завоевателей? Это ваш народ вы защищали под стенами Ла-Рошели, в Пьемонте и в Лотарингии!

Людовик в волнении поднялся с кресла и подошел к окну. Картины былых славных походов проплывали перед его мысленным взором. Ришелье продолжал говорить за его спиной:

— Вы всегда вели себя как почтительный сын, добрый брат и кроткий супруг. Не ваша вина в том, что ваши близкие подпали под влияние врагов Франции. Для меня же благополучие вашей семьи стоит наряду с государственными интересами…

Когда отца Коссена позвали к королю, Людовик велел ему отправляться в Сен-Жермен и ждать там его дальнейших распоряжений. Через несколько дней король приехал туда сам.

— Его высокопреосвященство был настолько добр, что посоветовал мне оставить вас моим духовником, — сообщил он. — Но с одним условием: вы не станете выступать против моей политики.

Это условие оказалось неприемлемым, и в тот же день отца Коссена отправили под арестом в ссылку. Чтобы сделать приятное кардиналу, Людовик пожаловал его любимой племяннице госпоже де Комбале герцогство Эгильон, ранее принадлежавшее Пюилорану.

В феврале у Анны Австрийской обнаружились явные признаки беременности. По всей стране служили молебны, а Людовик принес торжественный обет, передав Францию под покровительство Богородицы. Он был очень предупредителен с женой и отныне разговаривал с Мари де Отфор, вернувшей себе прежнее положение фаворитки, только в присутствии королевы.

Их отношения всем казались более чем странными: король по-прежнему не позволял себе с девушкой никаких «вольностей», но при этом ревновал ее к другим и даже расстроил ее брак с маркизом де Жевром. Мари уже давно не смущалась и не робела в его присутствии, а наоборот, вела себя порой дерзко и вызывающе. Бывало, что их перепалки происходили на виду у всего двора (Людовик после записывал их слово в слово и хранил эти «протоколы» в особой шкатулке), а потом во дворце несколько дней царило уныние, потому что король дулся на свою фаворитку.

Странность этого положения усугублялась тем, что Мари де Отфор завоевала доверие королевы и стала ее близкой подругой. В отличие от Анны Австрийской, до сих пор еще не оправившейся от страха после истории с письмами, Мари могла себе позволить весьма нелицеприятные отзывы о кардинале, и король ни словом ей не возражал.

Все это не могло не тревожить Ришелье. Происшествие с отцом Коссеном в очередной раз указало ему на необходимость иметь своего человека в ближнем окружении короля. Место фаворита оставалось свободно, и нужно было действовать, пока его кто-нибудь не занял. Выбор кардинала пал на молодого Анри де Сен-Марса, сына маркиза д’Эффиа. Ришелье удалось пропихнуть его на должность распорядителя королевского гардероба, заслужив глубокую благодарность его матери. Но сам Анри вовсе не хотел быть придворным: он готовил себя к военной карьере, как отец, дослужившийся до маршальского жезла. К тому же роль фаворита, которую ему прочили, вызывала у него отвращение: Анри был красив, нравился женщинам, любил хорошо приодеться и весело провести время. Обречь себя на нытье короля, известного скряги и меланхолика, — ну уж нет! Антипатия оказалась взаимной, но Ришелье все же не терял надежды.

Тем временем герцогиня де Шеврез покинула негостеприимный Мадрид. Филипп IV был холоден с подругой своей сестры, а первый министр Оливарес, с которым она пыталась заигрывать, даже не разрешил ей официально находиться при дворе. В конце апреля она сошла на берег в Портсмуте, где ее встречал как всегда элегантный лорд Монтегю. Королева Генриетта приняла ее радушно и даже разрешила ей сидеть в своем присутствии. Они подолгу болтали, вспоминая прошлое, — Париж, Бэкингема… Правда, у Генриетты лежало на сердце много обид на покойного герцога, а Мари вспоминались только балы, празднества, тайные записки… Граф Холланд тоже был здесь, но между ними как будто порвалась та ниточка, что когда-то связывала их друг с другом, он тоже принадлежал прошлому. А Карлу I вообще было не до воспоминаний, он был поглощен делами государства.