Книга Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа - Иоан Поппа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я с трудом поднимаюсь с кресла. Спускаюсь. У меня ужасные боли, но я должен ходить. Опираясь на тяжелую палку со стальным набалдашником, прохожу столовую, холл, кухню и потом возвращаюсь. Один раз. Два раза. Пот льет у меня из всех пор, каждый шаг – мучение. Потом я снова усаживаюсь в кресло и еще раз читаю листок с выпиской из больницы: отпуск у меня заканчивается в октябре…
Октябрь 1989 г. Румыния.
Военная трудовая колония «Уранус»
Лейтенант взвода, которым я командую, был уволен в запас. Не знаю, за что. А если бы и знал, какой с этого толк? Люди неплохие, но они не были моими с самого начала, и я мало их знаю. Домициан Митикэ из Брэилы, веселый парень, полный жизни, двадцати двух лет, некоторое время назад впал в депрессию и говорит мне, что ему больше нет ради чего жить, потому что ему отказали в просьбе выехать в США. Я спросил его, не родственник ли он солдата с таким же именем, тоже из Брэилы, с улицы Вадул Оланджерией, который был у меня во взводе в прошлом году, но он сказал, что нет. Я попытался вывести его из этого состояния уныния, в котором он находился, но не знаю, насколько я в этом преуспел. Наоборот, Митикэ подумывал о том, чтобы свести счеты с жизнью. И мне невольно пришла мысль: какая ирония судьбы в том, что меня, несостоявшегося самоубийцу, она заставляет успокаивать другого.
Домициан привел свой план в действие, находясь высоко на отметке. Два раза я спасал его в последний момент, перерезая ему веревку лезвием перочинного ножа и вызывая помощь.
– Мне противна эта жизнь, господин лейтенант, – сказал он мне. – Сейчас вы меня захватили на «пограничной полосе». Но я все равно туда перейду.
И перешел. В конце концов ему это удалось. В один из дней его нашли мертвым в спальне. Пусть Господь упокоит его душу.
Покончил самоубийством, повесившись на проводе там, где сейчас находится новая караульная лагеря, солдат-резервист Волошану, тоже из новой партии, из соседней части. Потом умер, утонув в озере Черника, старший сержант Николае. Это был почти ребенок, ему только что исполнилось двадцать лет. Иногда по вечерам мне кажется, что наверху, во мраке огромных залов Дома, я слышу стоны, и их необласканные души еще бродят по строительным лесам.
В один из последних дней прошлого года поступил приказ разбить бетонный столб в подвале – его надо было переделать. Отбойные молотки вгрызлись в него. Через два часа работы в бетоне обнаружился труп офицера. Герб на его фуражке зловеще блестел в свете рефлекторов. Весь народ был сразу же удален, место оцеплено секуритате, и никто больше не слышал о том, что случилось.
Возможно, офицер наблюдал в одиночестве ночью заливку бетона в одну из стен и соскользнул в убийственный «водопад». Или попросту позволил себе соскользнуть. Очень даже возможно, опять же, что его кто-то видел, но не мог остановить работу. Время дорого. Может быть, через годы кто-то подумает о том, чтобы соорудить памятник военным, погибшим здесь. Пока же жизнь продолжается, даже если уже несколько дней лазареты и лагерь-спальня переполнены больными солдатами и офицерами, а по части гуляет гепатит и странная пневмония.
Заметны и признаки изменения отношения начальников к нам: они больше не хотят нас терроризировать, хотят использовать нас более эффективно. На первый взгляд, отказались и от инсценировок процессов. Но офицеры, которые были откомандированы сюда только на два года, получили «добро» остаться еще на два года. Объяснение простое: по всей стране идет массовая мобилизация, а кадров не хватает.
Все кадры, посылаемые на стройки, служили прежде в оперативных частях, это офицеры и младше офицеры, у которых не сложились отношения с командирами полков и партийными секретарями. А поскольку потребность народного хозяйства в офицерах все больше и больше, полковые начальники кадров стали еще глубже, с еще большим усердием копаться в их личных делах и начали посылать на стройки и шахты обладателей плохих показателей или имеющих какие-либо проблемы, отраженные в их личных делах: родственники, уехавшие за границу, «апатия» на партийных собраниях, равнодушие к кружкам идеологической учебы, «деликатные» личные обстоятельства (например, больная раком жена).
Но потребность растет постоянно. Экономика ненасытна. И чем она ненасытнее, тем полнее набиты кабаки крестьянами, которые пьют до тех пор, пока не падают на землю, а бары в городах полны людьми, которые не делают ничего, кроме как заходят на службу, отмечаются как присутствующие и уходят домой. При социализме никто не умирает от голода. Да здравствует партия! И армия страны!
Откомандирование офицера или младшего офицера в экономику становится дисциплинарным взысканием. Доходит очередь, таким образом, и до недисциплинированных. Но не только до них. Иногда сюда попадают жертвы начальнических капризов. Один командир полка не стеснялся заявлять, что в своей части он хочет видеть только молодые кадры и те, что «хорошо выглядят», а физически «невзрачным» или перешагнувшим за пятьдесят уготована участь ухода в экономику. Обо всем этом мы узнаем от вновь прибывших, с которыми мы разговариваем за ужином в столовой. Охота на ведьм началась во всех оперативных частях, где правят бал инспекции за инспекциями, проверки и суперпроверки, целью которых является обнаружение «неблагополучных» и отправка их на стройки народного хозяйства, где наблюдается острая нехватка командиров взводов. Однако начальство предусмотрительно: оно заставляет тебя написать заявление именно в этом смысле, то есть зафиксировать на бумаге, что ты сам хочешь уйти в народное хозяйство, показать, что ты вдруг обнаружил, как офицер танковых войск или авиации, что больше не хочешь летать на самолете или управлять танком, а хочешь штукатурить дома или работать в шахтах. Так случалось и раньше. Да, но теперь ты должен уточнить, что хочешь быть переведенным в народное хозяйство окончательно. То есть сказать, что ты хочешь практически на всю жизнь остаться на стройках родины. Отказаться нельзя, потому что в противном случае – это либо увольнение в запас, либо тюрьма.
– И как же обходятся ваши в отсутствие тех, что уезжают? – спрашиваем мы только что прибывших сюда.
– Ну… выходом может быть совмещение функций. Один и тот же лейтенант – он и командир взвода, и командир роты, и командир батальона, и сержант роты.
Не следует забывать, что в нашем государстве есть немало людей весьма квалифицированных и разносторонних.
Время поджимает. Оттенки больше не имеют значения. Иногда можно видеть, как пара офицеров поспешно пишут огрызком карандаша на листе бумаги, приложенном к спине резервиста: «Акт составлен сегодня… между нами… первый передает, а второй принимает следующие личный состав и материалы: каменщиков… сварщиков… слесарей… лопаты… тачки… ведра… перчатки… Личный состав передаваемого взвода состоит из девяноста человек, из которых у двоих отсутствует палец на левой руке и один человек находится со сломанной ногой в лазарете. В остальном, люди и материалы имеются в полном составе и взвод годен к работе. Передал… Принял…»
Сначала был только слух, что наша часть разделится надвое. Потом слух подтвердился. Из части 02386 полковника Сырдэ выделилась часть 02394, или 4-й Трудовой отряд, руководимый Ликсанду Михаилом, мечта которого сбылась, и он был назначен на генеральскую должность. Прежние части 01452 и 01419 были упразднены. Полковник Друмеза Виктор перешел в эту новую часть, и туда же попала наша рота.