Книга Генрих IV - Василий Балакин

Возвратищиись в особняк мадам Сурди, она слегла. 8 апреля у нее начались родовые схватки, и на следующий день она родила мертвого ребенка. 10 апреля Габриель д’Эстре умерла в страшных муках. Еще будучи в полном сознании, она послала гонца уведомить короля. Тот, как только получил тревожное известие, вскочил на коня, однако, еще не добравшись до места, повстречал других гонцов, которые сообщили ему о смерти его возлюбленной. На самом деле она еще была жива, но короля решили задержать, опасаясь, как бы он не заключил брак с Габриелью in extremis, при последнем издыхании метрессы. Генриха проводили в соседнее аббатство, где он рухнул на постель, словно сраженный молнией. Затем он возвратился в Фонтенбло, не желая видеть, как парижане шумно выражают свою кощунственную радость по поводу смерти ненавистной герцогини.

Родственники покойной действовали, как всегда, деловито. Антуан д’Эстре, претендовавший на наследство своей дочери, незамедлительно направил в ее особняк повозки, чтобы вывезти мебель и драпировки прежде, чем люди короля оприходуют их. Таинственным образом стали исчезать драгоценности, даже кольца, которые были на пальцах покойной. И все же в принадлежавших ей апартаментах в Фонтенбло удалось найти бриллиантов и жемчуга на 84 тысячи экю. У принцев крови, когда они узнали о внезапной кончине королевской метрессы, вырвался вздох облегчения: теперь ее сыновья Сезар и Александр не будут дофинами. Конде, еще мальчик, ломал непристойную комедию. Изображая глубокую скорбь, он закрыл лицо плащом, а затем, в ответ на вопрос матери, что происходит, внезапно откинул покров и, громко хохоча, сказал: «Мадам герцогиня умерла!»

Тысячи людей побывали тогда в особняке Сурди, бесстыдно пялясь на «королевскую шлюху», облаченную в платье из алого бархата, которое было приготовлено для ее свадьбы. Эта женщина, еще вчера настолько красивая, что лишала рассудка короля, теперь лежала до неузнаваемости обезображенная мучительной агонией. Дабы пресечь неизбежные в подобных случаях слухи, вызванные странной болезнью и скоропостижной смертью, провели вскрытие, выявившее в качестве причины летального исхода послеродовую горячку. Но почему ребенок умер еще во чреве матери, из-за чего хирургам пришлось извлекать его «по кускам и частям»? Разумеется, результат вскрытия ничуть не убедил падкую на сенсации публику. Замета тут же обвинили в отравлении, но зачем ему надо было делать это? Одни говорили, что он действовал в сговоре с французскими противниками брака Генриха IV с Габриель д’Эстре, другие называли в качестве заказчика преступления Алессандро Медичи, кардинала Флорентийского, мечтавшего выдать замуж за французского короля свою племянницу Марию — забегая вперед скажем, что так оно вскоре и случилось. Находились и такие, которые выдвигали совершенно невероятную на первый взгляд версию, утверждая, что Замет действовал по приказу самого Генриха IV. Видимо, основанием для подобного предположения послужило то, что король слишком быстро (до неприличия быстро) утешился после смерти любимой метрессы, благо недостатка в утешительницах не было. Неужели Генрих IV в последний момент признал справедливость доводов Сюлли, осознал, что, заключая осуждаемый всеми брак, ставит под удар все, чего с таким трудом добивался на протяжении десятилетий? Королевство вновь охватили бы смуты, а кинжал наемного убийцы, возможно, добрался бы до короля на десять лет раньше. Но как бы то ни было, в скоропостижной кончине Габриели д’Эстре далеко не все до конца понятно (проводившееся вскрытие не очень убеждает) — слишком уж своевременной и для многих выгодной была она.

Габриели устроили пышные, поистине королевские похороны. На сей раз никто не роптал, не возмущался чрезмерностью трат, с готовностью принося последнюю жертву ради «чудесного избавления». Было ли то чудо рукотворным или же ниспосланным свыше, навсегда останется тайной. Что же до Генриха IV, то он, облачившись в черные траурные одеяния, скорбел, и скорбь его вызывала всеобщее сочувствие.

Из огня да в полымя

Хотя Генрих IV еще целых три месяца носил траур, сменив лишь черные одеяния на фиолетовые, скорбь давно покинула его. Практически сразу же после смерти Габриели д’Эстре он предался своему обычному распутству, спутавшись сначала с одной известной в то время проституткой, затем с придворной дамой, мадам де Буэнвиль, а за ней — с фрейлиной, мадемуазель Клэн. Однако все это были невинные игры по сравнению с начинавшейся авантюрой: в мае 1599 года он встретился с той, отношения с которой стали его самой мучительной любовной связью, — с Генриеттой де Бальзак д’Антраг.

Если Коризанда, искренне преданная своему возлюбленному, была гранд-дамой с возвышенной душой, а Габриель д’Эстре — легкомысленной кокеткой, больше руководствовавшейся соображениями выгоды, чем любовью, то Генриетта д’Антраг, имея низкую, подлую душонку, в своем интриганстве и амбициях доходила до преступления. Если Габриель была глупа, то Генриетта — умна, образованна, но вместе с тем дьявольски коварна и злобна. Являясь дочерью королевской метрессы, Генриетта словно самой судьбой была предопределена для той роли, которую ей довелось сыграть в жизни Генриха IV. Ее мать Мария Туше, дочь то ли булочника, то ли помощника бальи из Орлеана, родила Карлу IX двоих сыновей, один из которых умер в младенчестве, а другой, бастард Валуа, впоследствии стал графом д’Овернь. Она вышла замуж за Франсуа де Бальзака, сеньора д’Антрага, государственного советника. Генриетта была его старшей дочерью. Она отличалась горячим нравом, была дерзка и остра на язык. Своими быстрыми ответами и репликами она могла заставить замолчать кого угодно, тем самым представляя собой прямую противоположность Габриели д’Эстре. Не будучи красавицей в прямом смысле этого слова, она брала своей живостью и миловидностью. Ее злой острый язычок не щадил никого, в том числе и короля. Еще до того, как стать любовницей Генриха IV, Генриетта д’Антраг осмеливалась прямо говорить ему, что не будь он королем, она не терпела бы его ни минуты, поскольку от него воняет тухлятиной. Слова отнюдь не пылко влюбленной! В ее характере удивительным образом перемешались такие качества, как дерзость и ласка, грация и скабрезность. Это была ядовитая и порочная оса, нарядившаяся ангелом.

Король сразу же подпал под ее живое, игривое очарование. Эта резвая брюнетка резко контрастировала с томной блондинкой Габриель д’Эстре. Поначалу он просто увлекся, но вскоре (такова уж была его натура!) загорелся всепоглощающей страстью, которую ему не терпелось удовлетворить. Но не тут-то было. Сознавая, какое влияние на короля она обрела, Генриетта не сразу поддалась его натиску, искусно изображая из себя само простодушие и наивность, в то время как папаша д’Антраг ожесточенно торговался, вознамерившись как можно дороже продать девственность своей дочери и в конце концов назначив цену за ее падение в 100 тысяч экю. Скупой в повседневной жизни, расчетливый в проявлениях собственного великодушия, Генрих IV был весьма расточителен, когда речь шла об удовлетворении его личных прихотей. Метрессы всегда стоили ему дорого, а с годами стали обходиться все дороже, ибо ни своей внешностью, ни манерами он не мог пленять женщин. Пришлось раскошелиться и на сей раз, к величайшему огорчению Сюлли, предпринимавшего воистину титанические усилия для решения проблем государственной казны. Запрашиваемая сумма была так необходима для оплаты швейцарских наемников ввиду предстоявшей войны с Савойей! Главный финансист заставил долго уламывать себя, прежде чем выделил требуемые 100 тысяч экю, не скрывая при этом своего неодобрительного отношения к очередному безумству короля. А тот, сконфуженно глядя на мешочки с золотыми монетами, изрек с ноткой сожаления в голосе: «Вот это, черт побери, будет славно оплаченная ночь!»