Книга Поцелуй Вечности - Мария Снайдер

— Верно.

Он кивнул. Большой, грузный, сутулый человек.

— Я тут оставил рабочие рубахи. Постирай их.

— Хорошо, папа.

Я подождала, пока он не ушел и не отъехал его грузовик, издававший странный звук, похожий одновременно на резкое взвизгивание и на громкое завывание, — наверное, в двигателе не было отрегулировано натяжение приводного ремня или что-нибудь еще, — и только после этого, перестав сдерживаться, глубоко вздохнула.

— Слава богу, — сказала я, обращаясь к пустой кухне, и взяла со стола две двадцатки. Теперь у меня есть возможность позавтракать раз или два на этой неделе, если я сэкономлю на мясе и возьму побольше хлеба.

Опять раздался телефонный звонок. Я так судорожно глотнула воздух, что в горле у меня что-то щелкнуло. Звонок повторился трижды, прежде чем мне удалось обойти вокруг стола и подойти к стене, где висел телефон. Но, взяв трубку, я услышала лишь непрерывный гудок и шум ветра.

Я ждала того момента, когда снова увижу Джонни.

— Это была не моя идея, — прошептала Гвин.

Я поудобнее уселась на стуле. Сестра Лорел подчеркнула на доске дату принятия тарифа Смута-Холи[46]. Я записала ее.

— Правда, не моя.

Я не реагировала. Она начала это сразу после того, как с опозданием явилась в класс и села на свое место. Блекнущий след от засоса сбоку на шее ясно говорил о том, чем обернулась для нее пятничная вечеринка.

Наверное, со Скоттом Холдером. Повезло же ей!

Гвин прошипела мое имя, но смотрела прямо перед собой. Сестра Лорел полуобернулась. Ее профиль напоминал ястребиный, таким же был и взгляд глаз-бусинок.

— Кто-то хочет что-то сказать? — спросила она, не обращаясь ни к кому конкретно.

Теперь был бы слышен даже звук от падения булавки. В окна скребся ветер. Сестра Лорел продолжала рассказывать о торговом протекционизме, золотом стандарте[47]и причинах Великой депрессии.

— Ну не будь ты такой, — прошептала Гвин.

Я сгорбилась и ничего не ответила. Мы обе знали, что в итоге я ее прощу. Ведь раньше я всегда прощала, если она совершала очередную глупость или как-то мне вредила. Такова моя участь в мироздании — быть всепрощающей. В награду я имела возможность просыпаться в ее спальне и воображать, что ее родители — мои и что это я живу ее счастливой, роскошной жизнью.

«Ты видишь будущее для себя?» В некотором роде да, я его видела.

Закончить школу благодаря стипендии, отучиться в колледже, может, найти приличную работу. Работать, чтобы иметь собственное жилье. И что дальше?

Гвин никогда не придется задумываться над такими вещами. Мамочка и папочка отправят ее в колледж, и она без проблем подцепит такого же богатенького парня, родит милых, замечательных младенцев и будет пить мартини после полудня. Ей не нужно приносить наличные деньги в коммунальные службы и упрашивать, чтобы ее к чему-нибудь снова подсоединили или чтобы от чего-то не отключали. Для этого папа всегда посылал меня, потому что я умела находить общий язык с работниками контор. Это было высокое искусство. Я чувствовала, как розовеют мои щеки.

Гвинет снова прошептала мое имя. Девочки ерзали на стульях, недоумевая, что между нами происходит. Сестра Лорел повернулась лицом к классу. Ее пристальный взгляд прошелся по каждой из нас, и я постаралась придать лицу невинное и одновременно скучающее выражение. Опустила глаза к своим записям. И увидела свое будущее? Нет, только второпях написанные на бумаге строчки.

В итоге сестра постучала линейкой по стопке бумаг на своем столе, произведя приглушенный звук. Затем вызвала Эрику Энджайер, и я вздохнула с облегчением. Снова, к счастью, пронесло!

Прежде чем Гвинет смогла меня догнать, я оказалась за дверью. Пусть она идет тусоваться со своими любимыми подружками. Меня это совсем не трогало. Тем более что мне предстояло снова встретиться с ним.

Гвин проигнорировала урок с ежедневными страданиями от Брата Боба. А для меня весь этот изнурительный день сразу похорошел, как только я, сбежав с шестого часа, оказалась за дверями школы.

Джонни стоял на пожарном проезде, прислонившись к своей «джетте» и не обращая никакого внимания на знаки «СТОЯНКА ЗАПРЕЩЕНА!». На этот раз он купил мне чизбургер — гамбургер с сыром, — еще больше кусочков жареного мяса и кока-колу. Сам он, сказав, что не голоден, потягивал через трубочку клубничный коктейль.

Мы снова сидели на капоте его машины, стоявшей на том же самом месте, с которого открывался вид на раскинувшуюся внизу долину, и весь остаток дня болтали ни о чем. Было приятно разговаривать с человеком, который действительно тебя слушает.

Солнце клонилось к западу, и скрипучее постанывание ветра, гнавшего волны горячей пыли над долиной, начинало казаться не столь уж тягостным, когда раздавался чей-нибудь голос и приглушал его. Мы лежали на капоте лицом вверх и смотрели, как плавно струится свет сквозь колышущиеся ветви деревьев, а когда он поцеловал меня, то не снял своих темных очков. Меня это не беспокоило. Как и то, что от меня, наверное, разило чизбургером.

Он даже слушал, как целует меня. Описать это иначе я не могу. Опершись на один локоть, он не шарил по мне другой, а мягко приложил пальцы к моему подбородку снизу и время от времени прижимал их к изгибу шеи в том месте, где биение моего сердца неудержимо рвалось ему навстречу. Я ударилась скулой о его очки и засмеялась, не отрывая губ от его рта, и он тоже рассмеялся. На вкус он был как молочный коктейль с клубникой; от него исходил аромат перечной мяты, желания, горячего солнца и чистой одежды. Он очень нежно куснул мою нижнюю губу, а потом поцеловал крепче.

Это так отличалось от поцелуев взасос на переднем сиденье с противным приятелем очередного парня, охмуренного Гвин, в то время как эта золотая парочка неистово тискалась на заднем.

Мы уже оторвались друг от друга, а я так и не видела его глаз.

— Ты их носишь постоянно? — Я протянула руку, словно хотела снять с него очки, но он чуть подался назад, и я поняла намек.

— Нет, не постоянно. Послушай, сейчас мне необходимо закончить одно дело. Как насчет того, чтобы я заехал за тобой сегодня вечером? Я буду ждать тебя и конце вашей подъездной аллеи.

Мое сердце колотилось. Наверное, я должна была кое о чем его спросить, но я уже устала задавать вопросы. И устала ждать. Воздух был светлым и золотистым от цветочной пыльцы и пыли, и мне хотелось снова поцеловать уголок его рта. Кожа у него была гладкой, с необычной поверхностью, как плотный шелк или что-нибудь еще, — матовой и великолепной. Хотя сам он не был совершенен.