Книга Осада Будапешта. 100 дней Второй мировой войны - Кристиан Унгвари

В районе линии фронта подросток Ласло Дешео, которому тогда было 15 лет, час за часом описывал в своем дневнике развитие трагедии:

«7 февраля

Фронт приблизился. Они устанавливают пулеметы на обоих балконах верхнего этажа. В моей комнате хотели установить автоматическую пушку. Я разговаривал в зале с одним из немцев, когда вдруг перед нами взорвалась мина, и солдату досталось. Осколок ровно сбрил его пальцы, практически до основания. Бедолага ревел как бешеный.

Они несут из сада дрова, чтобы построить в окнах баррикады. Иногда окна затыкают мебелью. Пока они строили баррикаду в одной комнате, я разбросал ее в другой…

8 февраля

Бесчисленное количество раненых. В доме напротив расположились русские снайперы, и, как только кто-то появляется в окне, в него сразу же стреляют… Тяжело ранен Вагнер (насильно завербованный рядовой из местных этнических немцев). Всего два часа назад он со смехом признался, что стал причиной разрушения целого дома, так как с тем же результатом мог направить стопы в подвал пустующего дома по соседству. Весь вечер идет яростная перестрелка.

9 февраля

Полдевятого утра. Я стою у лестницы в подвал. Совсем недавно 17 немецких солдат пришли сюда, чтобы оборонять дом, среди них один эсэсовец, англичанин по происхождению. Пятеро из них стоят рядом со мной. Мы не разговариваем. Все очень нервничают. Они курят одну сигарету за другой. Их руки дрожат. Вот они заряжают свои автоматы. Один из них летчик. Его самолет был недавно сбит, и теперь он среди защитников города. Большой сигнальный пистолет подрагивает в его руке… До настоящего времени только двое из них попросили нашего разрешения взять что-то из гражданской одежды и переодеться. На верхних этажах им разрешили это сделать, здесь же, внизу, мы не даем такого разрешения…

10 февраля

В пять минут одиннадцатого они бинтуют немецкого солдата, раненного после взрыва гранаты. У него раны на бедре и на руках. Я решил взглянуть на него. Кровь больше меня не пугает. Осколок раскроил ему ноготь на руке до кости. Кость тоже была видна…

В полшестого они садятся в большом подвальном помещении. Они не хотят идти на переговоры. Теперь подвал нужно будет постоянно охранять.

В шесть они потребовали килограмм картошки и получили его. Им невозможно отказать. Один из раненых немцев сказал мне, что раненые здесь мрут, как брошенные собаки. Никто не заботится о них. Солдат по имени Янош Шрайбер, которого ранили уже довольно давно и который все еще не может ходить, сказал, что ему пришлось прятаться от немцев, потому что с его раненой ногой он не смог бы убежать от русских и поэтому немцы, скорее всего, пристрелили бы его. Солдат, которого ранили вчера вечером… не получил ничего на ужин: его товарищи ничего ему не дали, заявив, что сами едят один раз в день. Бедняге досталось лишь несколько ложек бобового супа, да и то лишь после того, как их несколько раз попросил об этом мой отец. Он боится, что, когда русские подойдут ближе, его товарищи пристрелят его. Невозможно описать, насколько плохо обстоят дела у раненых. В доме уже шестеро из них умерли. Другие шестеро все еще живы.

10 февраля

Без четверти десять. Один из солдат выглянул из окна гостиной (любопытство кошку убило), и тут же — бац! Он получил пулю в голову. Когда я попытался проползти через гостиную к тому окну (я вовсе не пытался воображать, чтобы показать себя), то случайно рукой попал в кровавое месиво из его мозгов, которые растеклись по полу. За обедом я вспомнил, что не помыл рук, но спокойно приступил к еде. Мытье рук — лишняя роскошь…

Стрельба доносится с лестницы в бомбоубежище. Такой я и представлял себе войну. Но теперь я сыт ею по горло.

Интенсивный минометный огонь. В квартире уборщицы лежат уже четыре трупа. В убежище иногда совсем ничего не видно из-за извести, которая в виде пыли висит в воздухе. Лампы качаются туда-сюда. Их свет отбрасывает тени на штукатурке. Мертвое молчание. Потом снова начинает слышаться стрекот пулеметов и грохот разрывов мин. Сегодня мы даже не зажигали огня, потому что дымоход забился так, что мы не смогли бы выжить в этом дыму.

Церковь Кристины заняли советские солдаты, дом номер 50 тоже у них в руках. Я выглянул на улицу через последнее уцелевшее окно. Отсюда невооруженным взглядом виден труп одного из русских.

11 февраля

Русские вышли к дому Прейзингеров, третьему от нас по улице… В нашем доме все еще находятся немцы. Повсюду трупы лошадей. Запах крови и трупов смешивается с дымом. Холодно. В комнатах грязь по колено… Немцы, похоже, мерзнут. Нам удалось приручить их. Они даже заявили мне дружеским тоном, что пристрелят меня, если я не вернусь в подвал, поскольку гражданским нечего делать на передовой. Я в ответ заверил их, что фронт здесь долго не продержится, и они успокоились. Похоже, горит здание вокзала.

В тот же день

Наконец немцы ушли из нашего дома.

12 февраля

Без четверти три ночи у нас появились двое первых русских. Они держатся нагло. У обоих пулеметы. Русские в веселом настроении… Я иду вверх в квартиру. Любой бы взвыл, если бы у него в доме лежало восемь трупов лошадей. Стены забрызганы кровью, они окрасились красным в человеческий рост. Везде мусор и обломки. Одна из комнат на чердаке обвалилась. Все двери, шкафы, мебель и окна разбиты. Не осталось ни одной целой вещи. Штукатурка сбита почти повсюду. Перед домом замерли брошенные немцами автомашины… Не хватает стены от окна в спальне до окна в комнате Катики. Еще один шаг по мертвой лошади. Трупы мягкие и упругие. Если по ним попрыгать, то возле пулевых отверстий появляются маленькие пузырьки, откуда с шипением выходит воздух.

13 февраля

На улице русский отдал мне оплетенную бутыль и хотел забрать меня с собой. Но тут появился уборщик из соседнего дома, я отдал бутыль ему, и русский повел его за собой. Хотел бы я знать, куда они пошли.

Сегодня девочки отправились к дяде Золтану. В их дом попало восемь бомб. Они жили на вилле Терффи. Русские ограбили дом подчистую. Пока они мародерничали, девочек заперли в туалете. Русские забрали 35 тысяч пенгё, часы, еду, одежду — одним словом, все.

14 февраля

Сегодня утром приходили четверо русских, которые грабили нас дважды. Они взламывали все закрытые замки. Унесли целую кучу вещей. Трупы лошадей доставляют нам много беспокойства. В тепле они начинают вонять.

15 февраля

Многие говорят, что время свободных грабежей закончилось. Если вам удастся найти офицера, он заставит солдат-грабителей вернуть то, что они забрали.

Видел еврея в советской форме. Он выглядит в ней очень живописно.

Во многих районах насилуют женщин. Женщины пытаются спрятаться где только можно».

На холме Рокуш-Хедь почти все дома были разрушены. Улица Бёсёрмени, Южный вокзал, площадь Селля Кальмана, бульвар Маргит — все это превратилось в руины. Здание на авеню Олас, где гестапо хранило конфискованные у евреев серебро и золото, китайские вазы, ковры и гобелены, взорвано, и все ценное имущество погибло. Улицы в районе Замка едва можно было найти, жители зачастую предпочитали передвигаться по крышам разрушенных до основания домов. Шандор Марай так описывает апокалиптическую картину: