Книга Разбуди в себе исполина - Энтони Роббинс

Я помню, когда Мартин поделился со мной своей историей о том, как много лет назад его жизнь изменилась, когда он ставил фильм "Современный Апокалипсис". До того он смотрел на жизнь, как на что-то пугающее, а теперь воспринимает ее как что-то интригующее, готовое в любой момент бросить вызов человеку. Почему? Потому, что его новой метафорой стало: жизнь есть таинство. Ему нравится познавать таинство быть человеком, ставить вопросы и узнавать возможности, раскрывающиеся по мере приобретения ежедневных новых познаний.

Что изменила эта метафора? Сильные страдания. "Апокалипсис" снимался в глубине джунглей на Филиппинах. Съемочная группа обычно работала с понедельника до пятницы, а в пятницу вечером Мартин и Дженет обычно отправлялись на уик-энд в уединенное местечко в двух часах езды от Манилы. Но однажды, в один из таких уик-эндов, Мартину пришлось остаться на дополнительны съемки, которые были назначены на утро субботы (Дженет уже пообещала поехать в город, чтобы купить сувенир для одного из команды, который так устал, что был не в состоянии самостоятельно отправиться за покупками; так что она поехала раньше.) Поэтому в тот вечер Мартин остался один, его вдруг охватило какое-то беспокойство, он начал покрываться испариной и неожиданно почувствовал острую боль. К утру у него начался сильный сердечный приступ. Некоторые части тела онемели, и он утратил способность двигаться. Он упал на пол и, собрав всю свою силу воли, выполз за дверь и стал звать на помощь. Лежа не земле, как он впоследствии вспоминал, он почувствовал, что умирает. Внезапно вокруг стало удивительно тихо и спокойно. Он увидел себя переходящим через озеро над поверхностью воды. Он подумал: "Вот что такое смерть", — ив тот же момент понял, что боялся не смерти, а на самом деле боялся жизни! Он понял, что именно жизнь и была настоящим испытанием. И ему захотелось жить. Собрав всю оставшуюся энергию, он вытянул руки и сорвал росшую около него траву. Сосредоточившись всецело на этом, он медленно подтянул ее к носу. Он уже почти ничего не чувствовал. Но в тот момент, когда он понюхал траву, боль возвратилась и он понял, что жив, и продолжал бороться.

Когда члены их съемочной группы нашли его, то были уверены, что он умрет. Выражения их лиц и слова, которыми они перебрасывались, не оставляли у Мартина сомнений относительно его возможностей выкарабкаться. Он начал терять силы. Понимая, что у Мартина осталось мало времени, старший пилот съемочной группы "Апокалипсиса", рискуя собственной жизнью, при скорости ветра тридцать или сорок узлов транспортировал его на вертолете в городскую больницу. По прибытии туда больного положили на носилки и повезли в отделение интенсивной терапии. Он и подсознательно понимал, и явственно слышал разговоры о том, что умрет. Он слабел с каждой минутой. Но тут приехала Дженет. Ей только сказали, что у мужа сердечный приступ. Затем врачи предупредили о его безнадежном состоянии. Она отказывалась верить в это — она знала, что Мартину нужна сила, чтобы сопротивляться; она знала также, что должна разрушить его модель страха, как, впрочем, в этот момент и собственную. Она немедленно приступила к действию и добилась успеха, использовав одну-единственную метафору. Когда он открыл глаза, она радостно улыбнулась ему и сказала: "Это всего лишь кино, глупый! Всего лишь кино!" Мартин рассказывал потом, что в тот момент он начал крутить этот фильм и пошел на поправку. Какая прекрасная метафора! Мгновенно болезнь перестала казаться ему столь серьезной — она стала чем-то таким, с чем он мог справиться. Конечно, кино не может остановить сердечного приступа — таков был подтекст, — но все-таки подсознательно я верю, что метафора проникает гораздо глубже. В конце концов боль, которую вы испытываете, когда смотрите все это как кинофильм, никогда не длится долго, ведь это что-то нереальное и в какой-то момент постановщик картины скажет: "Стоп!" Использование Дженет этой блестящей модели прерывания прежнего поведения, одной этой метафоры, помогло Мартину привести в действие свои внутренние ресурсы, и сейчас он утверждает, что это спасло ему жизнь.

Метафоры не только воздействуют на нас как на индивидуумы, но они оказывают сильное влияние и на целые сообщества и на мир в целом. Метафоры, принятые в нашем обществе, могут формировать наши понятия и действия — или служить причиной недостатка таковых. За последние несколько десятков лет, когда началась эра спутников, в моду вошла метафора "Земля космических кораблей" Несмотря на то что эта метафора так внушительна, все же на нее не всегда отвечают позитивной эмоциональной реакцией, когда речь заходит об экологических проблемах. Почему? Весьма трудно вызвать эмоциональный подъем в связи с космическим кораблем; это не может создать соответствующую ассоциацию. Совсем противоположное чувство вызывает метафора "мать-Земля". Насколько разные чувства вызывала бы необходимость защищать Землю-мать, чем лишенные растительности, расчищенные площадки для "космических кораблей". Пилоты или моряки, описывая свои самолеты или корабли, обычно сравнивают их с прекрасными женщинами. Они говорят о своей машине: "Она прекрасна". Почему они не говорят: "Он прекрасен"? Потому, что если бы они представляли самолет или корабль каким-нибудь огромным, пузатым парнем по имени Джо, то они, вероятно, гораздо грубее обращались бы с этим творением человеческих рук, чем с изящной, сверкающей принцессой, легко скользящей по морским волнам или стремительно летящей в заоблачных высотах.

Люди постоянно используют метафоры в период войн. Какое название было дано первой фазе операции во время войны в Персидском заливе? Еще до объявления войны эта операция называлась "Щит пустыни". Но как только был получен приказ начать сражение, операцию "Щит пустыни" переименовали в "Бурю в пустыне". Подумайте, как замена одной этой метафоры мгновенно изменила значение данной ситуации для целого народа. Вместо того чтобы называть войска щитом, заслонившим остальную часть арабского народа от Саддама Хусейна, по словам генерала Нормана Шварцкопфа, их стали называть "бурей свободы", сметающей оккупационные силы Ирака с территории Кувейта.

"Железный занавес опустился на Континент".

Уинстон Черчилль

Подумайте только, какие радикальные изменения произошли в Восточной Европе лишь за последние пару лет. "Железный занавес" — это метафора, которая сформировалась в послевоенные годы, после второй мировой войны, и просуществовала десятки лет; а "Берлинская стена" служила физическим символом, под которым подразумевался барьер, разделивший всю Европу Когда в ноябре 1989 года Берлинская стена рухнула, это событие было гораздо более ощутимым, чем просто физическое снесение каменной стены. Разрушение одного этого символа мгновенно способствовало рождению новой метафоры, которая изменила убеждения множества людей относительно их дальнейшей судьбы. Почему люди испытывали такое удовольствие, разбирая камни старой, покосившейся стены, когда в ней была масса калиток, через которые они могли пройти? Потому, что акция разрушения этой стены была универсальной метафорой для новых возможностей свободы и преодоления барьеров.

Подгоните слово к делу

Осознание огромной силы, содержащейся в метафорах, включает умение использовать их в соответствующем контексте. Проблема в том, что множество людей применяют метафоры, которые помогают им в профессиональной деятельности, но в то же время создают проблемы дома. Я знаю одну женщину-адвоката, которая однажды поймала себя на том, что применяет дома те же метафоры, которые так хорошо служат ей на работе. Ее муж, скажем, начинал с ней совершенно невинный разговор и вдруг чувствовал, что оказался на свидетельской скамье под перекрестным допросом! Нельзя сказать, чтобы это очень хорошо отражалось на их личных отношениях. Или представьте очень преданного своему делу полицейского офицера. Если он не может освободиться от своих профессиональных привычек, когда приходит домой, то, как вы думаете, какое действие может оказать его постоянная настороженность по отношению к другим людям?