Книга Тени в переулке - Эдуард Хруцкий

Рапорты не помогли Агранову. Он попал в Москву, но под усиленным конвоем и был расстрелян.

Рапорт о Надежде Крупской попал к Сталину, а дело Маленкова – к тогдашнему замнаркома Лаврентию Берии. Маленков действительно набирал силу, и такой человек в аппарате ЦК был очень нужен Лаврентию Павловичу. Так началась эта странная дружба, построенная не на душевной приязни, а на компромате.

Много позже, после войны, когда Маленков практически займет второе место в партии, Берия решит, что документов Агранова недостаточно. Он поручает замминистра ГБ генералу Огольцову взбодрить старое дело. Генерал Огольцов был человеком умелым. Он установил оставшихся в живых членов молодежного меньшевистского кружка, через них вышел на постаревших бывших троцкистов и достаточно грамотно слепил дело.

Причем об этом дали знать Маленкову. Тот еще больше «возлюбил» Берию, они стали просто неразлучными друзьями.

Но великому вождю так и не довелось прочесть оперативную разработку на Г.М. Маленкова. Умер он, и осиротели его дорогие соратники.

Ну а дальше все шло своим чередом. Берия стал английским агентом и врагом народа, был арестован, вслед за ним арестовали всех, с кем он был хоть как-то связан.

По делу лубянского маршала арестовали двоих сотрудников аппарата зампреда Совмина – Ордынцева и Муханова.

Следствие долго билось над тем, что же вменить этим двум тихим чиновникам, и наконец влепили статью о недонесении. По версии следователей, кстати, еще тех самых, которые лихо лепили дела на кого угодно, Ордынцев и Муханов должны были знать о преступном заговоре Берии, но не донесли.

Ввиду того что статья была неполитическая, Ордынцева сослали в Игарку, а его жену, тоже работницу Совмина Леонову, уволили с работы и исключили из партии за то, что она не разглядела преступника у себя дома.

Поскольку Ордынцев был выслан, а не осужден по политической статье, конфискация имущества на него не распространялась.

* * *

Когда происходила борьба за власть между Хрущевым и Берией, меня в Москве не было, и некоторые аспекты этого небывалого сражения прошли мимо меня. Но ребята, с которыми я «утюжил» московский Бродвей, рассказали, что в городе начался комиссионный бум. В антикварных комиссионках появилось много дорогих картин, у барыг из Столешникова внезапно всплыли браслеты, серьги, кольца с дорогими камнями. Семьи новых «лишенцев» заранее знали о своей судьбе и сбрасывали ценности.

А вот у арестованного Ордынцева не было никаких ценностей. Его, как я уже писал, выслали в Игарку, на поселение, а в Москве осталась жена, исключенная из партии за утерю бдительности. Потому как настоящая большевичка, укладываясь с мужем в постель для известных занятий, должна была определить по только ей ведомым признакам связь супруга с вражескими силами.

Ей пришлось пойти работать машинисткой в домоуправление.

Итак, муж в ссылке, двое детей, копеечное жалованье и никаких перспектив. Тогда отчаявшийся Ордынцев пишет письмо генпрокурору Руденко и заведующему аппаратом ЦК КПСС Суханову, в котором говорит, что при обыске у него изъяли облигаций госзайма на сумму восемьдесят тысяч рублей, но они почему-то исчезли.

Ни Руденко, ни Суханов не удостоили ответом ссыльного поселенца Ордынцева. Тогда он пишет на имя Хрущева, и, как ни странно, письмо доходит до адресата.

Никита Хрущев дает команду, и внезапно исчезнувшие облигации появляются. Правда, не все. Но главное, не хватает нескольких, на которые выпали крупные выигрыши.

Ордынцев вновь пишет письмо, в котором обвиняет прокуратуру в нечистоплотности. Вслед за жалобой Ордынцева приходит аналогичное письмо от арестованного Муханова.

И тут случилось событие необычайное.

Председатель Совета министров Николай Булганин после трудов праведных вернулся домой на улицу Грановского. Дверь ему открыла не домработница, а сияющая от счастья жена Елена Михайловна.

– Коля, – крикнула она, – у нас большая радость, я проверила сегодняшний тираж, и мы выиграли сто ты сяч рублей!

Это была фантастическая сумма.

Предсовмина ничто человеческое не было чуждо, и он на радостях крепко приложился к бутылке. Отпраздновав приятное событие, Булганин позвонил в свой аппарат и, назвав серию и номер, приказал дежурному помощнику со всеми мерами предосторожности привезти облигацию к нему на квартиру.

Через полчаса раздался звонок, и помощник срывающимся голосом доложил, что такой облигации нет.

– Как так? – изумился предсовмина. И распорядился привезти все облигации, хранивши еся в сейфе.

Дома с женой они тщательно сверили список с наличностью и убедились, что часть облигаций отсутствует, в том числе и выигравшая сто тысяч рублей.

Булганин позвонил Хрущеву и рассказал об этом странном событии. Никита Сергеевич только что наводил порядок с изъятыми облигациями Ордынцева и Муханова, поэтому сообщение это воспринял крайне серьезно.

– Поручи это дело МУРу, – приказал он.

На следующий день начальника МУРа полковника Парфентьева вызвали к Булганину. Ничего хорошего от этого вызова он не ждал.

Он явился к Булганину и получил от него конкретное задание.

– Все сделаем, Николай Александрович, – пообещал Парфентьев.

– Только чтобы никаких следов в архивах не оставалось, – приказал председатель Совмина.

– Муха не пролетит, – пообещал главный московский сыщик и отбыл на Петровку.

Там, в обстановке особой секретности, была сформирована опергруппа: старший – полковник Тыльнер, подполковники Скорин и Дерковский.

Начали как обычно: встретились с потерпевшими, взяли номера облигаций, проверили и убедились, что некто получил весьма солидный куш. Список облигаций был отправлен во все сберкассы.

И вот в мае 1956 года роскошно одетая дама в сберкассе на Пушкинской улице, рядом со Столешниковым, предъявила к получению облигации Николая Булганина.

– Подождите немного, – вежливо попросила даму-счастливицу заведующая, – мы проверим, это не займет много времени.

Действительно, времени много не понадобилось. В операционном зале появились Тыльнер, Скорин и Дерковский.

– Мадам, – любезно и ласково сказал Тыльнер, – поднимайтесь, вас ждет машина. Вам придется проехать с нами.

– А вы кто такие? – нагло спросила дама.

– Мы из МУРа.

– Да я вас сейчас с работы выгоню! – Она достала из сумки сафьяновое удостоверение ЦК КПСС на имя Марии Черняевой.

– Мадам, – Тыльнер взял удостоверение и положил его в карман, – у нас в КПЗ сидит Валя-график, так он такие книжечки рисует чернильным карандашом. Поехали, не заставляйте применять силу.

Черняева поняла, что с ней шутить не собираются, и села в машину.

На Петровке начальник МУРа сразу перешел к делу. Он сказал изумленной партийной даме, что облигация краденая, что деяние это расценивается УК РСФСР как хищение личного имущества в особо крупных размерах и ей придется лет десять добывать древесину в Коми АССР.