Книга Белые трюфели зимой - Н. Келби

Когда они наконец добрались до места, огни бухты Ле-Пале светились где-то далеко внизу. Дом Сары находился на абсолютно отвесном обрыве и смотрел прямо в бушующее море. Собственно, это был даже не дом, а заброшенный форт Пуант-де-Пулен весьма впечатляющих размеров, мощный, приземистый, почти квадратный, сложенный из розовых каменных плит. Когда Эскофье вошел внутрь, там оказалось так тихо и холодно, словно он невольно пересек запретную черту и проскользнул из реального мира в мир иной.

Когда они оба стащили с себя мокрую одежду, вытерлись и переоделись, Сара спросила:

— Ты есть хочешь?

Никто и никогда еще не задавал Эскофье этого вопроса.

— А что, у тебя есть еда?

Сара рассмеялась, откидывая назад голову.

— Мой дорогой сэр, ни одна дама не станет приглашать Эскофье в свое убежище, не имея еды.

Она стояла посреди кухни в роскошном вечернем платье, отороченном норкой, и грубых шерстяных носках, какие обычно носят жители этого дикого побережья. Эскофье никак не ожидал увидеть Сару Бернар в таком виде.

Его она, разумеется, тоже заставила надеть такие же носки и красное кимоно, которое, как она клялась, было мужским и принадлежало ее сыну, но Эскофье знал, что в Японии красный цвет — прерогатива женщин и детей. Или внуков. Может быть, кимоно принадлежало внучкам Сары, Лизиане или Симоне. От него исходил тот неистребимый сладковатый запах, который так часто свойствен детям. Однако в доме больше не нашлось ничего подходящего, а собственная одежда Эскофье промокла насквозь. «Детское кимоно — господи, до чего же я дошел!» Эскофье привел в порядок свои седые, уже начинавшие редеть волосы и тщательно расчесал усы: но и это не помогло.

— Я выгляжу как деревенский дурачок.

— Если бы на мне были домашние шлепанцы, а рядом охотничий пес, мы с тобой составили бы идеальную английскую пару, — сказала Сара.

Он нежно ее поцеловал и спросил:

— Итак, veuve Damala, что у вас имеется из еды?

— У меня есть Far Breton!

И действительно, на кухонном столе стояло блюдо с пирогом. Эскофье слегка ткнул в него пальцем, пробуя упругость теста. Тесто оказалось достаточно упругим, и все же плотным, как это обычно и бывает в открытых пирогах с ягодами или фруктами.

— Это что, сlafouti?[125]

— Non. Это совершенно другой зверь.

Сара подбросила в огонь еще полено, вытерла руки о свое элегантное платье и принялась закручивать свои непокорные волосы в пучок на макушке.

— Неужели, мой дорогой Эскофье, ты никогда не ел Far Breton? Корица, ваниль, молоко и немного сливового бренди. Сливы и виноград вымачивают в «Арманьяке».

— И ты это сама испекла?

— Естественно. Здесь каждый умеет печь Far Breton. Это очень просто.

— Я и не знал, что ты умеешь готовить.

— Умею, но никогда этого не делаю. Впрочем, сегодня я буду готовить. Я попросила своего знакомого — он присматривает за домом в мое отсутствие — принести нам кое-какие продукты. Так что сегодня вечером у нас с тобой будет пир. И на этот раз поварихой буду я.

На одном из кухонных столов и впрямь лежала рыба — это был солнечник — и стояла корзинка мелких мидий; а еще там имелись буханка плотного деревенского хлеба, свежее масло и кувшин сидра. Эскофье взял в руки одну рыбку.

— Неплохая рыбешка, — похвалил он.

— Из Ле-Гилвинека.

— Действительно хороша.

Рыбка была серебристо-зеленоватая, как оливки, с острыми, похожими на лезвие ножа плавниками и безобразной, словно надутой, мордой. Эскофье тщательно ее обнюхал; от нее все еще пахло морем.

— Сегодняшний улов?

— Утренний. Если бы сейчас был июнь, он бы еще и целый таз лобстеров нам принес.

Эскофье принялся быстро скоблить чешую вдоль острых спинных плавников.

Сара отняла у него нож.

— Нет. Сядь.

— Но они такие мелкие и очень костлявые. Ты поранишься.

— Я хочу сама готовить еду. Я никогда не готовлю. Пожалуйста, позволь мне. Когда мой зверинец бывает здесь, готовят слуги, и я ничего не могу с этим поделать, потому что все были бы ужасно разочарованы, узнав, что я простая смертная.

— Но если ты будешь готовить, то чем заняться мне?

— А что ты обычно делаешь, когда кто-нибудь для тебя готовит?

— Обычно для меня никто ничего не готовит.

— Ну, а чем бы ты в таком случае хотел заняться?

— Готовкой.

— Потому что не веришь в мои способности?

— Потому что мне это необходимо.

Сара торжественно вручила ему нож и сказала:

— Хорошо, я сдаюсь. Но только ради тебя.

— Сядь у огня, — сказал Эскофье. — Согрейся.

— А ты знаешь, что я тебя люблю?

— Только потому, что я умею хорошо готовить.

— Да, и в этом твое волшебство, твои чары.

Он закатал рукава красного кимоно.

— Сливки есть?

— Конечно. А еще в кладовой есть очень хорошие анчоусы. И картошка. И лук. И чеснок.

Эскофье открыл дверь в кладовую и обнаружил там не только анчоусы, но и несколько колбас, подвешенных, чтоб провялились.

— Это Andouille de Guemene?[126]— спросил он.

— Не знаю. Вполне возможно.

Он соскоблил немного плесени со шкурки и понюхал.

— Она и есть. От нее всегда так сладко пахнет сеном. А тулузской колбасы у тебя нет?

И это у нее имелось. А еще в кладовой нашлась соленая треска, маринованный гусь, два горшка конфитюра — из лука и из черной смородины — и большой выбор сушеных бобов.

— Это же чистый рай! — воскликнул Эскофье. — Завтра мы могли бы приготовить cassoulet.

— Мы? Ты позволишь мне готовить?

— Нет. Конечно же, нет. Я просто старался быть вежливым.

И впервые за много недель Эскофье засмеялся. Сара тоже засмеялась. И им показалось, что во всем мире их осталось только двое.

Вокруг бушевала буря, но это приземистое жилище, сложенное из розовых каменных плит, постепенно наполнялось ароматами дома.

— Тогда ты должен поужинать вместе со мной, — сказала Сара.

— Я непременно это сделаю.

— Ты поешь вместе со мной?

— Обязательно.

За все эти двадцать три года без малого они ни разу не садились трапезничать вместе. Эскофье всегда лишь готовил и подавал кушанья, а потом следил за тем, чтобы она непременно поела.