Книга Аттила, Бич Божий - Росс Лэйдлоу

— Вам сообщение, господин, — объявил слуга на путаной латыни и удалился. Амвросий вздохнул. Жаль, что Британия, почти четыре столетия бывшая частью империи, столь стремительно отказывается от наследия Рима. Тот, кому бы довелось теперь услышать на улицах латынь, по праву мог бы считать себя счастливчиком; все вернулись к родному британскому языку, разговаривать на котором до потери диоцеза избегал всяк имевший социальные или политические амбиции. Римская одежда тоже оказалась фактически забытой — наряду с такими «изысканностями», как купальня, центральное отопление, обед из трех блюд и чтение классиков. Показательно, кисло подумал Амвросий, что он даже не может найти нотария, которому мог бы диктовать письма на языке Цицерона и Клавдиана.

Улыбаясь, Амвросий вопросительно взглянул на церковника.

— Ваша честь, меня прислал епископ Аутиссиодора, — сказал тот, — которому я служу в качестве простого чтеца. Епископ, который находится сейчас с официальным визитом в Британии и будет в ближайшие часы в этих местах, интересуется, может ли он воспользоваться вашим гостеприимством.

Герман здесь, в Британии! У Амвросия голова пошла кругом от радости: вскоре он снова увидит своего старого друга и согражданина! Но уже в следующую секунду Амвросий пришел в оцепенение. Как же он будет встречать столь высокого гостя и его неизбежную свиту? С Германом, несомненно, приедет множество священников, диаконов, иподиаконов, псаломщиков, заклинателей, чтецов и певчих.

Отпустив церковника с приветственным посланием епископу, Амвросий начал налево и направо раздавать приказы: следовало позаботиться о еде и квартирах для гостей. Сам он жил в условиях, которые скорее подходили человеку военному, нежели высокому представителю Церкви; тем не менее он должен был сделать все возможное для того, чтобы не осрамиться перед своими гостями. Амвросий с тревогой взглянул на свою одежду: мешковатые британские брюки (не очень чистые), грубая туника с пестрым узором… Приветствовать епископа Аутиссиодора — к тому же, сенатора — в подобном виде он не может. Но ото всех своих далматиков он отказался, так как они рвались, будучи абсолютно непрактичными для той активной солдатской жизни, которую он вел. Тут у Амвросия немного отлегло от сердца: он вспомнил, что сохранил свою сенаторскую тогу, за ненадобностью отложенную много лет назад в сундук. Отшлифовав щеки пемзой из последней партии товара, прибывшего из Галлии за пару дней до того, как торговля была закрыта, он облачился в благородное, хотя и архаичное, одеяние, и, тщательно разгладив все складки, приобрел вид внушительный и степенный.

* * *

— Герман, друг мой! — к горлу Амвросия подкатил комок, когда они тепло обнялись с епископом. — Давно же мы не виделись! Лет семнадцать? Помнишь, как в свой первый приезд сюда, после того, как ты доказал ложность пелагианской ереси, во главе британского войска пошел ты против пиктов и саксов? Один громоподобный ваш крик «Аллилуйя» обратил их в бегство! — Внешний вид друга немало поразил Амвросия. Когда он видел Германа в последний раз, тот был дородным и румяным, то есть выглядел, как и подобало выглядеть правителю провинции, пусть и бывшему. Теперь же перед Амвросием стоял человек, исхудавший до истощения, что, несомненно, являлось результатом той аскетической жизни, которую вел теперь Герман. Вместо богато украшенного епископского облачения, которое Амвросий полагал узреть, друг его носил порыжевшее черное платье, а на смену прежним грубовато-сердечным манерам пришла самоуничижающая кротость.

— Той победой мы обязаны, скорее, местности, где все происходило, нежели моим действиям, — скромно отвечал епископ. — Понимаешь, я заранее знал, что окружающие холмы обеспечивают впечатляющее эхо. И когда мы все, в едином порыве, закричали «Аллилуйя», бедные варвары, наверное, решили, что численно мы многократно их превосходим, и решили в сражение не вступать. Но все это — в прошлом. — Он печально улыбнулся. — Хоть я и вижу, что вера в людях по-прежнему сильна, многое в Британии изменилось с тех пор, как я был здесь в последний раз. Тогда во всех городах были свои декурионы и епископы, благодаря которым работали, хоть и небезупречно, публичные службы. Теперь же ничего этого нет. Просвети меня, друг мой.

— Старая имперская система больше не функционирует, — подтвердил Амвросий, протягивая Герману наполненную до краев чашу. — Британское пиво; вина из Галлии, боюсь, здесь теперь не достанешь. Много раз я обращался в Равенну с просьбой вернуть в диоцез армию, но в Галлии сейчас такое творится, что, похоже, свободных войск у них просто нет. По крайней мере, пока. Все здесь вернулось к полуклановой системе автономных регионов, только теперь ими управляют не наследственные вожди, а местные военачальники. — Он криво улыбнулся. — Я, например. Севером и Камбрией правит Кунедда. Его сыновья Кередиг и Мейрон тоже получили по куску земли. В Кантии господствует Вортигерн. Тот еще глупец — обратился к саксонским вождям Хенгесту и Хорсе с просьбой помочь ему разобраться с его врагами. — Амвросий безнадежно подернул плечами. — Все равно, что просить волков защитить овец.

— Ну а если б вы объединились и вместе выступили против общего врага?

— Тогда б мы без труда выдворили саксов отсюда, — с чувством сказал Амвросий. — Не говоря уже о каледонских пиктах или скоттах из Гибернии. — Он вздохнул. — Но этому никогда не бывать. Разобщенность всегда была ахиллесовой пятой кельтов, от Верцингеторикса и Будикки до наших дней. — Помолчав, он мрачно продолжил. — В любом случае, думать об этом уже поздно. То, чего мы так боялись, уже началось.

— Правильно ли я тебя понял — adventus Saxonum?

Амвросий кивнул.

— Да, нашествие саксов. И это не просто набеги, они скоро будут жить на наших землях. Позволь, я расскажу тебе о том, что случилось в Андериде.

* * *

Патрульные из Numerus Abulcorum, размещенного в Андериде подразделения limitanei, недобрым словом поминали начальство: накануне им выдали хранившиеся прежде на складе тяжелые и непривычные шлемы и кольчугу, — по случаю участившихся набегов саксов. Молчал лишь пожилой Людвиг, жесткий и крутой нравом германец; когда-то он был laetus, военнопленным, но получил свободу и небольшой надел земли в обмен на военную службу под знаменами Рима. Людвиг своими глазами видел, как уходили с этих земель легионы при узурпаторе Константине, и был убежден, что в один прекрасный день они вернутся. «Орлы вернутся, парни, — говорил он время от времени. — Возможно, не в этом году, но скоро. Вернутся — попомните мои слова».

Заметив, что солдаты разбрелись вдоль береговой линии, кто куда, biarchus приказал подать сигнал к возвращению: в форт патруль должен был вернуться, хотя бы изображая полную боевую готовность. Но не успел трубач поднести рог к губам, как из соснового бора выскочил солдат из передового отряда разведки. Энергично размахивая руками, он призывал к тишине.

— Саксы! — выпалил он, добежав до патруля. — Приближаются к берегу на трех баркасах, примерно в миле от-сюда.

Biarchus тут же отдал необходимые распоряжения: убрать патруль с побережья — чтобы враг не заметил; а затем подойти к месту высадки с той стороны, где густо растет папоротник. Так и поступили. Три большие клинкерные весельные лодки со степсами, в которые при желании и наличии оных можно было вставлять мачты, причалили к берегу. Взорам патруля предстало на удивление домашнее зрелище: несколько мужчин, помогающих сойти на берег женщинам и детям; мальчики с плетеными из корней растений мячами; корзины с провизией; связанные в узел инструменты труда; пронзительно лающий щенок.