Книга Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник - Юрий Вяземский

— Ах, вот как! — заинтересованно воскликнул Пилат. А Максим словно самому себе возразил:

— Тут, правда, если мы так истолкуем и так соотнесем, возникнут некоторые хронологические или гастрономические недоразумения.

— Какие же? — прилежно спросил Пилат.

— А вот какие. Получится у нас, что между второй и третьей «холодными закусками» прошло целых десять лет, а между последней «закуской» и первым «горячим блюдом» — всего несколько месяцев. Ведь Агриппа Постум был умерщвлен на Планазии в шестьдесят седьмом году, через несколько дней после смерти Августа и вступления во власть Тиберия. И в том же году в Регии умерла Юлия… Но, полагаю, нам не следует чересчур привередничать: сон всё-таки рассматриваем и трактуем, а этот жанр допускает многие вольности.

Пилат покорно кивнул головой.

— В остальном же всё вполне совпадает и накладывается. Даже посуда. Помнишь, третью «закуску» «хозяину» подают «на золотом блюде»?

— Помню. А первая была «на медном блюде», вторая — «на серебряном», — услужливо откликнулся Пилат.

— Правильно, — одобрил Максим. — Стало быть, когда Тиберию, с позволения сказать, «поднесли» мертвого Агриппу Постума, он уже стал принцепсом и цезарем. И гости сидят в «двухполосых тогах» — то есть его окружают сенаторы. И «золотое блюдо» поднес ему, как сказано во сне, «малый в сапогах» — явный намек на того центуриона, который умертвил «жирного и злого гусенка»… Кстати, какой сочный и точный образ!.. И, как говорят, выродок перед смертью отчаянно сопротивлялся — помнишь? «Гусенок шипел и щипался». И до сих пор покрыто тайной, кто же всё-таки тогда «заказал» Постума. Одни говорят, сам Август велел в своем завещании. Другие возражают: это Ливия подделала приказ мужа. Третьи обвиняют некоего Саллюстия Криспа, который в то время был в очень тесных и доверительных отношениях и с Августом, и с Ливией: он-де отослал письменный приказ трибуну, тот отдал распоряжение «малому в сапогах»… Некоторые и Тиберия обвиняли: якобы он тоже мог быть заказчиком убийства, хотя потом публично отрекся, дезавуировал трибуна, и дело быстро замяли… Мотив у цезаря точно был.

Ведь Постум был усыновлен Августом одновременно с Тиберием и, в отличие от него, был родным и кровным внуком! Тиберий же этим кровным родством похвастаться не мог… Но сон развеивает все сомнения, ибо «повар» говорит: «Это блюдо было тебе завещано, по завещанию приготовлено». Стало быть, приказ об умерщвлении Агриппы Постума содержался в завещании Августа, может быть, в секретном к нему приложении…

— А «журавль» — Юлия? — предупредительно напомнил Пилат.

— По многим признакам — да, она самая, — осклабился седовласый начальник службы безопасности и ласковым взглядом стал ощупывать ямочки на щеках у префекта Иудеи. — Хотя лично мне не совсем понятно, почему она стала «журавлем». Юлия была похотлива, как голубь. С виду — пушистая и мягкая, как ласка, и такая же кровожадная, как ласка или хорек, когда ей кто-то не нравился, вернее, возбуждал в ней аппетит… И, как ты знаешь, журавлей к императорскому столу обычно доставляют с острова Мелос — мелосские журавли самые отборные

— А может быть, всё-таки не Юлия? Может быть, не женщина, а какой-то мужчина? — осторожно усомнился Пилат.

— Да нет, Юлия, — брезгливо, но уверенно констатировал Максим. — Сказано же: «Из Регия журавль». И даже уточнено: «Из того Регия, что возле Мессинского залива, а не в Циспаданской Галлии на Эмилиевой дороге». Именно в мессинском Регии умерла Юлия… Сказано также: «Этого журавля очень долго готовили». А Юлия по приговору отца шестнадцать лет провела в ссылке и заключении: сначала на острове Пандатерия, а потом — в Регии… Тощим «журавль» был, одни косточки. А Юлию, как поговаривали, специально голодом морили… И помнишь? «Повар» во сне говорит: «Родосским горьким вином запивай». Это уж точно на Юлию намек! Разве на Родосе есть горькие вина? Я никогда не слышал и тем более не пробовал. И кто еще из обидчиков Тиберия мог быть умерщвлен в Регии?.. Юлия, Пилат, Юлия. И «горький» — не свойство вина, а литературный эпитет. От Юлии и ее разврата бежал Тиберий на Родос. Юлию, единственную дочь свою, до самой смерти не мог Август простить Тиберию: дескать, не оправдал доверия, не уберег августейшее сокровище, трусливо бежал на Родос и толкнул жену свою к еще большему нравственному непотребству, а потом и к политическим проискам… Такого «журавля» именно горьким вином надо запивать, потому что слишком много горечи хлебнул от нее Тиберий. И в каком-то смысле до сих пор расхлебывает…

— В каком смысле? — спросил Пилат, видимо почувствовав, что Максим ждет от него этого вопроса.

— А в том самом, что первое «горячее блюдо» тесно связано с третьей «переменой» и еще теснее — с «десертом»! — обрадованно откликнулся Максим. — Помнишь? Когда ели «журавля», некая женщина вдруг отбросила от себя тарелку и зарыдала. И на втором блюде она «истошно кричала». На третьем кинулась обвинять «повара». А на «десерт» ее саму «приготовили». Полагаю, тебе не надо объяснять, кто это такая?

— Ты говоришь — я слушаю, — учтиво ответил Пилат и смущенно попросил: — Только, ради богов, не перескакивай с блюда на блюдо. А то я окончательно запутаюсь.

— Ишь ты какой последовательный, Луций, — почти менторским тоном ответил ему Максим. — И вообще ты ловко устроился: всё тебе объясняй, всё разжевывай и в рот клади… Прости, я шучу, — тут же, впрочем, спохватился начальник службы безопасности, видимо почувствовав, что слишком фамильярно позволил себе разговаривать с правителем Иудеи. Но Пилат так приветливо улыбнулся своему подчиненному, что всякая неловкость тут же исчезла.

— Я просто уже сейчас хочу обратить твое внимание, что эта рыдающая, кричащая и обвиняющая женщина — не кто иная, как Агриппина, дочь Юлии и Марка Агриппы, жена Германика, усыновленного племянника Тиберия, — увлеченно заметил Максим. — А на десерт ее самое «подадут» с двумя ее детками: Нероном и Друзом Младшим. Но сперва она сумеет страшно отомстить Тиберию за мать и за мужа. Ведь многие теперь забыли, что Юлия ей, Агриппине, приходилась родной матерью!..

— Всё, всё! Не перескакиваю! — тут же словно испуганно воскликнул Максим. — С «журавлем» разобрались ипереходим к «вепрю»!.. «Вепрь» — это однозначно Германик. Слишком яркая и, я бы даже сказал, ослепительная фигура. И во сне говорится: «На сирийском блюде червонного золота вносят огромного вепря»! — торжественно произнес Максим и тут же изобразил на своем лице растерянность: — А что тут с Германиком комментировать? В семьдесят втором году скоропостижно скончался в Сирии. На следующий год его прах был доставлен в Рим и там погребен с величайшими почестями. Сенат провел разбирательство. В присутствии цезаря состоялся суд, который доказал, что Германик умер не своей смертью, а был коварно и злонамеренно отравлен Гнеем Пизоном Старшим, тогдашним наместником Сирии. Дабы избежать позорной казни, Пизон покончил жизнь самоубийством. Агриппина овдовела и еще больше возненавидела Тиберия.

— Не хочешь комментировать? — спросил Пилат, с нежностью глядя на Максима. А тот вдруг спросил, отводя взгляд в сторону: