Книга Комендантский патруль - Артур Черный

Под утро на Минутке из-под самого носа у армейцев взлетает «сигналка». Ее тонкий, нарастающий свист сворачивается под грохотом пулеметных очередей, что упорно отсылает в темноту их недосыпающий блокпост. Закутавшись с головой в одеяла, заткнув подушкой уши, мы в сердцах материм и проклятую «сигналку», и устроивших какофонию армейцев. Командир, ворочая скулами, зло говорит в сторону последних:

— Поспать, вурдалаки, не дадут!.. — Он поворачивается на бок, косится в нашу сторону и негромко добавляет: — Всю кровь уже мою выпили…

Последняя фраза поровну обращена как к нам, так и к воякам.

Утром весь состав нашего блокпоста собирается на дороге. Мы торопимся с возвращением в родной отдел.

При подходе к воротам, увидев, кто именно там стоит, я начинаю негромко смеяться. Это нервы. Всех возвращающихся уже ждут с распростертыми объятиями. Сложив на животе руки, нервно и чересчур возбужденно (видать, получил очередной нагоняй от Тайда) у бетонных стен мельтешит Рэгс. Чуть в стороне от начальника пыхтит о чем-то своем Великий и Ужасный Рамзес Безобразный.

Оба, завидев наряд, спешат в нашу сторону. Добрый, давно уставший таскаться по зачисткам и блокпостам Сквозняк, хлопнув по-детски глазами, вздыхает и опускает плечи:

— Ну, вот, проскочить не получилось…

Начальники вырастают перед нами черной тенью грядущих несчастий. Глядя в сторону окаменевшими бесстыжими глазами, держа руку с грязным кукишем в кармане, хрипло матерится Рамзес. Сквозь поток однообразных, повторяющихся ругательств мы узнаем, что нас вновь некому менять на блоке, а в отделе уже какие сутки по счету никто не спит. Не спят даже они, Рэгс с Безобразным. Бдят от зари до зари. Вдохновленный речью последнего, Рэгс подобострастно поддакивает своему подчиненному:

— Вот-вот! Мы даже не едим какой день подряд! Нам уже и самим стыдно вам в глаза смотреть!

С нелюдимой отрешенностью, молча и хмуро, мы смотрим под ноги, испытывая только одно: желание ударить обоих прикладом в лицо.

Так и не посмотрев нам в глаза, так и не извинившись, один и второй направляют нас до вечера на блокпост, после которого всех будут рады увидеть в ночном патруле.

Но неожиданную, немилосердную поправку вносит проходящий мимо Тайд. Пронося мимо нас свой колючий, тяжелый с похмелья взгляд, он огрызается куда-то в сторону:

— Какой им еще патруль?! Стоять на 26-м без смены до 15-го числа!

Неизбежность властвует над всем… Сославшись на завтрак, я отхожу от командиров и, дабы, угождая всем троим, не разорваться, ложусь в кубрике спать. Через пять минут на нижнем ярусе кровати ложится Сквозняк.

В убогой, доставшейся нам доле, окунув себя в несбыточные мечты, мы радостно представляем, как Рэгс посменно меняет на 26-м блокпосту Тайда и наоборот. А мы, приезжая с беспощадной проверкой, объявляем им выговоры за то, что те косят от службы, спят внутри блока, не выходят на дорогу и не торопятся к приближению мира на чеченской земле.

Решением руководства республики в городе до 15-го числа введены ночные комендантские патрули.

На вечернем разводе, всегда болезненно энергичный и бестолково деятельный, перед строем проносится Рэгс. В быстром своем полете, на ходу, он назначает группы из пяти-шести человек нести по Грозному ночную службу. Группа Плюса, по доставшемуся ей невеселому жребию, попадает на самый опасный 56-й участок, на практически нелюдимый край города. Плюс громко интересуется у Рэгса:

— Вы нас туда на убой посылаете?

Тот, по привычке сваливать с себя всякую ответственность за любые свои указания, а тем более за чужие судьбы, трусливо отворачивает лицо и в истеричном крике оправдывается:

— Это не мое решение! Я тут ни при чем! (Любимая фраза этого идиота.) Это все в МВД решили!..

Я после развода заступаю на 26-й блокпост. До того самого, объявленного Тайдом 15-го числа. Автостопом на армейском БТРе я добираюсь до Минутки. Автостопом на БТРе!.. Сам по себе!.. Где еще такое возможно, как не здесь?!. Неуместное бахвальство и хвастовство переполняют меня до краев. Видели бы меня мои товарищи, заваленные никчемными бумажками макулатурных справок, участковые солнечного Барнаула! Видели бы родители! Видели бы меня живущие там, в далеком мире тишины, где нет в жизни места подвигу!..

Отвалившись от брони, полный удали и геройства, я шагаю к ненавистным плитам торчащего из земли бетона.

Сегодня президент Путин выступил с обращением к нации, призывая к недопущению межнациональной розни. Дни 6 и 7 сентября объявлены в стране днями траура в память о жертвах Беслана.

5 сентября 2004 года. Воскресенье

В ОМОН этой ночью я не иду. Непонятная лень и еще большая глупость оставляют меня на блоке одного. Усиление из приданных, неизвестных мне сил какого-то неизвестного отдела так и не приезжает.

Всю ночь сыплется с неба неслышный дождь. Пересекая его падающие капли, до утра огрызаются автоматы армейцев на Минутке.

Я до зари ворочаюсь в источившемся камуфляже, стыну от сырости и ругаю себя за то, что остался здесь ночевать. Позавтракав утром в ОМОНе, возвращаюсь на блок.

Неожиданно прохладный, хмурый от набежавших облаков день я провожу в тесноте отсыревшей «кукушки», где с угрюмым молчанием наблюдаю за притихшим на день городом. Мое сознание, как в омуте, тонет в пустоте. Даже мысли, всегда такие болезненные в эти проходящие в одиночестве часы, сегодня не преследуют меня хороводом. Не толкутся в голове сотнями вопросов, на которые нет ответов. Я просто сижу и смотрю, как небо меняет свои цвета, как неслышно протекают по дороге маленькие машины, как проходят редкие люди, как, спускаясь с диких гор, торжественно шагает по земле ненастная осень.

Неужели ничего нельзя вернуть назад? Для чего была в моей жизни эта война? Для чего оно было, это время в моей жизни? Разве только для того, чтобы увидеть ее ломовую, грошовую цену, которой здесь были прикрыты слова о долге, чести и патриотизме? Но ведь им не нужно было слов, они были здесь и без этого. Были подвиги, была слава. Они и сейчас остались такими же чистыми и бескорыстными, как и раньше, в день их свершения. Мы сами, на своих плечах, под перекрестным огнем пулеметов и под меткими пулями снайперов, вносили их сюда. Все это было сделано именно нами, сделано не ради громких слов. Они были нам не нужны тогда. Сама жизнь была тогда не ради громких слов, а именно ради самой жизни. А когда закончилась походная эта жизнь и мы вернулись домой к другой, спокойной и тихой жизни, то только тогда и поняли, в какой именно были по-настоящему счастливы. Так смертны, но так счастливы в своем мужестве и честности. Вот и возвращались обратно. Вот и верили, что еще можно вернуть это, оставленное вчера, одно на всех героическое прошлое. И все не могли поверить, что ничего никогда не повторяется…

А что слова?.. Они были грязны и лживы изначально, но мы, еще не потрепанные жизнью, тогда не видели этого. В феврале 2000 года перед строем нашего полка выступал один генерал. Убеленный сединами, высокий и сильный, он долго говорил не про честь и славу русского оружия, а про деньги, что каждый получит за свое пребывание здесь. И нам, слушавшим его, уже крещенным войною, вдруг стало больно, и сразу забралась в сердце глубокая обида на целую страну. Так вот зачем мы здесь!..