Книга Стеклянные цветы - Мэри Каммингс

До сих пор он считал Линни покладистой девочкой — но, как выяснилось, она могла быть очень упрямой. Не любила зеленый горошек, зато помидоры утаскивала прямо из кулька — поэтому их надо было, принеся из магазина, сразу обдавать горячей водой. Не хотела мыться, если на бортике ванны не стояли два разноцветных утенка. И засыпала не сразу — звала, просила попить или заявляла, что под кроватью скребется медведь…

Да еще Эдна… Вот когда она вовсю развернулась с попреками! Хорошо хоть при ребенке затыкалась — не хотела подрывать «авторитет отца».

Так что, когда позвонила секретарша Трента и пригласила его на вечеринку, Филипп обрадовался возможности немного отдохнуть и от Эдны, и от бесконечного «Тирли-линь — пинь — пинь-ти-ти-ти!»

Вечеринка была организована с присущим Тренту размахом.

На въезде в поместье стояли два «Санта Клауса» в красных костюмах. Подъехав, Филипп назвал свою фамилию и получил золоченую карточку с номером столика, за которым ему предстояло сидеть.

Деревья вдоль подъездной аллеи были густо увиты гирляндами цветных лампочек, а на лужайке перед входом в дом стояла «рождественская композиция» — упряжка северных оленей раза в полтора больше настоящих. Олени мотали головами, их шкуры искрились голубыми огоньками, а глаза и носы вспыхивали красным.

Едва он остановился, к машине подскочил паренек-парковщик, наряженный гномом, сказал: «Вам сюда, сэ-эр!» и указал на ведущую ко входу красно-желтую ковровую дорожку, похожую на обрывок штанов гигантского Арлекина.

Амелию Филипп увидел сразу, едва вошел в холл. В тот же миг и она заметила его и понеслась к нему с таким сияющим видом, словно он ее любимый родственник.

— Приветик! — протянула руку, будто для поцелуя.

— Здравствуй. — Руку он пожал, целовать не стал.

На ней было золотое платье — длинное, облегающее от подмышек до щиколоток и оставляющее открытыми плечи; на шее — ожерелье из блестящих висюлек, похожее на сосновую ветку с золотой хвоей. Филипп и прежде обращал внимание, что она не обвешивает себя сверх меры украшениями, серьги же вообще никогда не носит.

— А я все гадала, удастся Кристине до тебя добраться, придешь ты или нет! Ты по телефону не отвечал.

— Эти дни я у сестры был, в Спрингфилде.

— Дай потом номер! Я по тебе здорово соскучилась, — Амелия хихикнула. — Даже поругаться не с кем было! Манри, как я рада вас видеть! — она сорвалась с места и устремилась к вошедшей в холл новой паре гостей.

Вокруг мелькали веселые незнакомые лица. Это Филиппа вполне устраивало — болтать «ни о чем» не хотелось, выслушивать от кого-нибудь запоздалые соболезнования по поводу Линнет тем более.

Он прошелся по обвешанным гирляндами комнатам, полюбовался на огромную елку, украшенную гранеными хрустальными колокольчиками и шарами; попросил в баре белое вино и вышел с бокалом на балкон. Отсюда просматривалась подъездная дорожка и голубые олени перед входом. Было тихо, как бывает лишь зимой, когда свежевыпавший снег словно поглощает звуки. Лишь порой снизу слышался приглушенный шелест шин, хлопок двери машины и повторяющиеся «Сюда, сэр!» или «Прошу вас, мэм!».

Амелия выскользнула на балкон, веселая и разрумянившаяся, тоже с бокалом в руке.

— Ах, вот ты где! Ты за каким столом сидишь — за восьмым?! А я за первым, с папой. После ужина ты должен со мной потанцевать!

— Ты же знаешь…

— Ты что, забыл — хозяйке дома отказывать не положено!

— Иди в дом, простудишься! Ты же сверху вся голая!

— Снизу тоже! — беззастенчиво хихикнула она. — Под это платье белье не полагается надевать, только чулки на подвязках. Вот пообещаешь, что потанцуешь — сразу уйду!

— Потанцую.

— Три раза!

— Ладно, три, вымогательница! — рассмеялся Филипп.

— То-то же! — хихикнула она, убегая.

Следующий раз Амелия объявилась в конце ужина. Филипп как раз думал, не взять ли к кофе кусочек орехового безе, когда она побарабанила его пальцами по плечу.

— Тук-тук! Ну ты что — еще не кончил?! Мы же танцевать собирались!

Не просить же прилюдно хозяйку дома, чтобы она пошла прогуляться и дала ему спокойно допить кофе! Поэтому он сделал последний глоток и встал.

— Ладно, пойдем.

Баронесса тут же ухватила его под руку.

— Только учти — весь вечер я с тобой танцевать не смогу! — сообщила она уже в бальном зале. Филипп проглотил вертевшийся на языке ответ: что вообще-то никто ее об этом и не просил.

Фейерверк был великолепный: переливающиеся огненные струи, разноцветные вспышки, похожие на диковинные астры, и под конец — золотой дракон с развевающейся алой гривой. Увидев его, высыпавшие на балкон гости вначале онемели и лишь затем разразились восторженными криками.

Филипп представил себе, как визжала бы от счастья Линни, если бы увидела такое зрелище. И Линнет… Искра боли внезапно кольнула сердце, пробежала по спине мурашками, так что он невольно вцепился пальцами в холодные чугунные перила балкона. Вспомнилась последняя новогодняя вечеринка, на которой они были вместе: в полночь вдали загрохотало, кто-то крикнул: «Фейерверк!» — и все выбежали на крыльцо. Чтобы Линнет было лучше видно, он поднял ее и посадил себе на плечо. Она смотрела в расцветающее яркими вспышками небо, смеялась и то и дело спрашивала: «Тебе видно? А тебе не тяжело?».

Смеялась… смотрела… держала за руку… — все в прошедшем времени. Больше ее не будет никогда. Никогда…

В соседней с бальным залом комнате Филипп обнаружил небольшой бар. Присел у стойки, попросил рюмку арманьяка, потом — кофе и снова арманьяк.

Ароматная янтарная жидкость пощипывала язык и не то чтобы пьянила, а просто постепенно возникло ощущение, что нет ни прошлого, ни будущего, только этот бар, деревянная полированная стойка, легкий запах сигаретного дыма — маленький островок реальности в пустоте.

Из «безвременья» его бесцеремонно вырвала возникшая перед носом баронесса:

— Правда, шикарный фейерверк получился?! Пошли потанцуем еще!

Обещанные три танца она уже получила, поэтому он смог с чистой совестью сказать:

— Не хочу.

— Ты что — пьяный?!

Филипп покачал головой. Он не был пьян — во всяком случае не настолько, чтобы не смог вести машину. Вопрос только, куда вести? В Спрингфилд, чтобы с утра пораньше выслушивать очередные попреки Эдны, что он полночи топал и не давал спать? Или, может, домой, в Бостон?

— Что ты пьешь? Дай лизнуть! — она выхватила у него из-под руки рюмку с арманьяком, глотнула и скривилась. — Б-рр! Нет, вермут лучше. Слушай, а кенгуру твоей дочке понравился?

— Да, — сам того не желая, усмехнулся Филипп, — она его всюду с собой таскает. А твоя черепашка (зорко взглянул в глаза — не промелькнет ли там скрытое ехидство?)… твоя черепашка ее просто очаровала!