Книга Добрый мэр - Эндрю Николл

Когда пришел Гектор, Агата все еще сидела на полу у холодной плиты. Он взглянул на нее и усмехнулся, чтобы дать ей понять, как жалко она выглядит. Потом он спросил про деньги, и тогда Агата забыла все, что планировала сказать, все, что собиралась сделать. Она просто сказала, что денег у нее нет, но это не так уж важно, поскольку у него их достаточно, чтобы тратить на шлюх. И тогда случилось страшное.

Вот цена, которую приходится платить за двенадцать сотен лет жизни в Доте: я вижу ужасные вещи и ничего не могу сделать. Не могу помочь. Я не могу изменить траекторию кирпича, вываливающегося из печной трубы на улицу. Я не могу задержать детскую коляску, летящую под откос на трамвайные пути. Я не могу помешать женщине, которая готовит пирог с крысиным ядом, чтобы дать его на ужин своим детям, или красивой девушке, которая целует старика, притворяясь, что любит его. Я могу лишь смотреть — или отводить взгляд, что почти одно и то же. Утешает меня только мысль о том, что ничто не вечно, и во всем Доте на самом деле нет ничего, что было бы именно таким, каким кажется. Ничего.

В моей золотой гробнице лежит перо ангела, принесенное вернувшимся домой крестоносцем, — оно упало с небес и опустилось на его шлем, когда он сражался за освобождение Святых Мест. Так, по крайней мере, сказал рыцарь. На самом же деле это павлинье перо, которое он вытащил из головного убора жены одного торговца-араба после того, как изнасиловал ее. Но его версия куда приятнее. Все не так, как кажется.

Даже моя легендарная борода, роскошная, длинная борода — и та подделка. Ее сделали из хвоста одной ломовой лошади, которая давным-давно, не помню точно, когда, умерла на холме за женским монастырем. Лошадь просто взяла и рухнула, ноги ее разъехались в разные стороны, а бревна, которые она тащила, покатились с холма. Ну и ругались же эти монашенки, вы бы только слышали! Печальная кончина, зато теперь перед хвостом этого коняги каждый день преклоняют колени. Столько лет купаясь в молитвах, этот хвост наверняка успел и в самом деле стать священным, не хуже, чем мои кости. Все не так, как кажется. Это можно сказать и обо мне, и о новой родственнице Чезаре, и о женщине в квартире на Приканальной улице. Кажется, что она одна, что ее некому защитить, когда с ней происходят страшные вещи. Отвернитесь. Не смотрите. Отведите глаза и помните: все не так, как кажется.

~~~

Примерно в то самое время, когда Агата сошла с трамвая на Литейной улице, Тибо в своем кабинете встал из-за стола. Неизвестно, сколько бы он еще просидел в одной и той же позе, но суставы затекли уже невыносимо, да и смотреть на ежечасную круговерть голубей над собором надоело. Он заставил себя встать и на негнущихся ногах, словно ожившее пугало, вышел из Ратуши, пересек площадь и зашел в «Герб Дота». Там он просидел до самого закрытия, строя на столе перед собой пирамиду из пустых стаканов и храня полное молчание. В полночь его вывели на улицу.

На улице было тихо. Тибо поднял глаза на небо и увидел, что на созвездие Ориона наплывает, кружась, угольно-черное облако, зародившееся где-то на краю мира. Сначала оно было похоже на кусок рваного шелка, но постепенно становилось все более плотным и темным. Оно расползалось по небу, как чернила в воде. Звезды погасли. Тибо потуже затянул ремень плаща и пошел домой. В этот самый момент весь город вздохнул, словно человек во сне, натянул одеяло на голову и замер. Весь, кроме «Золотого Ангела». Черные тучи затянули пространство от одного края невидимого горизонта до другого и нависли над крышами, скрывая небеса. Остался только маленький просвет в форме буквы О, похожий на удивленный поцелуй и обрамленный лунным светом. Просвет находился прямо над Замковой улицей, как будто «Золотой ангел» был центром мира. А потом, когда настала такая тишина, что можно было услышать, как клубится под окнами темнота и моргают выглядывающие из подворотен кошки, дом вдохнул в себя воздух. Стены словно бы на мгновение обмякли и склонились к тротуарам. Жалюзи на окнах вздрогнули и отшатнулись вглубь комнат, словно от внезапного ветра, а шишечки на концах их белых шнурков звякнули по стеклам. Черепица на крыше зашевелилась и загремела, как чешуя дракона, и на какой-то миг все замерло. Затем затрепетали золоченые крылья, из забытых окон под самой крышей ударили лучи разноцветного света, послышалась барабанная дробь, органные аккорды и трубы далекого оркестра. Внизу, в кафе, затанцевали составленные одна в другую чашки, задребезжали блюдца, подползая к краям полок и падая на пол.

Упала со стены свадебная фотография Мамы Чезаре. Прекрасная Мария проснулась, перевернулась на другой бок и сказала:

— Это просто поезд проехал. — Потом стянула с себя накрахмаленную ночную рубашку и добавила: — Давай займемся любовью.

И пока Чезаре притворялся, что забыл о том, что в Доте нет железной дороги, дом выдохнул. Потоки воздуха вырвались из-под каждой двери, из каждой замочной скважины, изо всех щелей в оконных рамах, и слились в единый вихрь, который с воем понесся по Замковой улице к реке, сметая урны и гоня перед собой пустые консервные банки и обрывки газет. Вихрь прореживал муниципальные клумбы и рвал листья с деревьев; скрипели ворота, хлопали двери, качались фонарные столбы. Из центра города он устремился по набережной в сторону моря, к Приканальной улице. Просвистев по туннелю, вихрь застучал по окнам, пока не добрался до дома № 15. Ночную тишину нарушал только женский плач, переходящий из крика в вой и затихающий испуганными всхлипываниями.

Вихрь поднялся снова. Он обрушился на дверь, проник в замочную скважину и начал терзать замок, пока дверь не распахнулась и не закачалась на петлях; а мгновением позже из квартиры выбежал Гектор. Лицо его было лунно-бледным, он пытался натянуть куртку, но вихрь рвал ее, словно парус, а Гектор бежал и бежал, мимо последнего фонаря и во тьму. Позади, в маленькой квартирке, кто-то шептал слова утешения, чьи-то голоса говорили, что теперь все будет хорошо, что нужно уснуть, а утром все будет по-другому — но, конечно же, в квартире никого не было, кроме Агаты. Ветер, наверное.

Тибо ветра не заметил, хотя тот летел следом, когда он начал пробираться по темному порту, где ждали женщины. Они хватали его за руки и тащили от одного фонаря к другому, но в конце концов он отбросил их молчанием и в одиночестве пошел к маяку, своему другу. Когда он добрался до башни, вихрь из «Золотого ангела» окончательно стих, и его последний вздох едва ли даже пошевелил песчинки рядом с ботинками Тибо. У маяка он простоял всю ночь. Ритм вспышек успокаивал его, шум волн исцелял, соленые брызги дарили благословение. К утру он был уже совсем трезв.

Часы остановились, поскольку Тибо забыл их завести, но когда мимо, покачиваясь, проплыл первый паром в Дэш, он понял, что уже половина восьмого.

Час спустя, когда раздвинулись коричневые занавеси на окнах магазина Купфера и Кеманежича, Тибо купил чистую рубашку, носки и нижнее белье. С покупками, завернутыми в коричневую бумагу, он пошел в Ратушу.

~~~

Тибо не знал, как работать без Агаты. Без нее некому было вскрывать почтовые конверты, составлять расписание и зачитывать его вслух. Вчера он провел целый день, положив ноги на стол, потому что отказывался впустить ее в кабинет, и она не могла сказать ему, чем нужно заняться. Без Агаты заниматься было нечем.