Книга Центурион - Саймон Скэрроу

— Что еще? — бросил Вабат.

— О венценосец, мы все можем предугадать исход того, что люди окажутся выброшены за стены на милость мятежников. Ведь многие из них доводятся нашим воинам родней. Что скажут они, когда узнают об этом? — Термон жестом обвел четверых телохранителей у трона. Все глаза устремились на них; верные присяге и выучке, четверо воинов стояли, застыв истуканами. Неловкую паузу прервал Балт:

— Тогда надо действовать осмотрительно. Те воины, у кого среди беженцев есть родственники, должны быть на время удалены в казармы, а остальных иждивенцев следует окружить и выставить вон.

— А что, если они не захотят уходить? — задал вопрос Катон. — Вот возьмут и заупрямятся?

— Применим силу, — отмахнулся Балт. — Жесткое время требует жестких действий, римлянин.

— Мне это известно. — Катон что-то быстро обдумывал. — Вероятно, мы должны как-то обсудить с Артаксом безопасность их прохода. Перед нами эти люди ничем не провинились и не заслуживают такой участи.

— Прекраснодушие прекрасно само по себе, римлянин, но с какой стати Артаксу вступать с нами в переговоры? Ему с нас заполучить нечего.

— Как сказать. Есть кое-что, что мы могли бы ему предложить, причем такое, от чего ему будет сложно отказаться.

Собрание повернулось к нему с молчаливым интересом. Катон, сглотнув, принялся объяснять, что у него на уме.

В полдень ворота цитадели приоткрылись и наружу вышел Катон. Был он безоружен, как и двое сопровождающих его ауксилиариев. Один из них нес буцину, на ходу то и дело выдувая из нее резкие звуки; второй держал большой алый стяг, легко различимый из расположения повстанцев. Пройдя три десятка шагов, эта тройка остановилась на виду у защитников и мятежников, которые с любопытством смотрели на нее со стены купеческого подворья. Катон нервно сглотнул и в очередной раз прикинул, насколько все же обдуман этот его поступок. Еще было время повернуть назад и отбежать туда, где безопасно. Но тут за спиной глухо стукнуло: это сомкнулись створки ворот, отнимая у Катона и его спутников какой-либо иной выбор, кроме как продолжать начатое.

Продвинувшись еще на тридцать шагов, они остановились; свербящие звуки буцины быстрым эхом отскакивали от стен цитадели. Солдат со стягом медленно помахивал им в воздухе, чтобы тот был ясно различим. Снова шаги вперед, и снова остановка, но уже невдалеке от стены купеческого двора. Наверху появилась фигура — судя по искусной выделке чешуйчатого панциря и снаряжению, один из старших командиров повстанцев.

— Ни шага ближе, римлянин! — распорядился он на греческом. — Чего тебе нужно?

— Я хочу разговаривать с князем Артаксом.

— О чем?

Катон улыбнулся такой прямоте:

— Я не буду разговаривать с его подручным. Только с самим князем.

Повстанец негодующе нахмурился и, помедлив, властно ткнул в сторону Катона пальцем:

— Стой здесь, римлянин. Если сдвинешься хотя бы на шаг, мои лучники изрешетят вас, как собак.

— Я понял тебя.

Начальник повстанцев канул из виду, а Катон со своими спутниками остался стоять и оглядывать вражеское воинство, которое цепочкой выстроилось на стене и возбужденно меж собой переговаривалось, вероятно, гадая, что римский посланец может хотеть от их повелителя. Ауксилиарий со стягом все еще им исправно помахивал.

— В этом больше нет надобности, — не поворачивая головы, сказал ему Катон. — Мы уже и так на виду.

— Вас понял, господин префект.

Солдаты приняли стойку «вольно» и в ожидании стояли за своим офицером на слепящем ярком солнце. Время тянулось, и Катон, размотав шейный платок, промокнул им пот, струйками стекающий из-под шлема. Был соблазн отстегнуть застежки и хотя бы ненадолго его снять, избавившись от бремени этой довольно тяжелой ноши, тем более под палящим полуденным светилом. Но этот соблазн Катон отверг. Перед лицом врага это будет выглядеть как слабость — пусть небольшая и вполне оправданная, но лучше все равно ее не выказывать; умри, но не подай им вида, что ты испытываешь неудобство. Пусть лучше видят, как стойки римские солдаты. Так что Катон по новой завязал на шее платок и стоял в непринужденной позе, глядя перед собой на стену с таким видом, будто ему все нипочем. Словом, видимость полного хладнокровия.

После, казалось, века ожидания под недвижным зыбучим пеклом Катон справа от себя уловил движение и, обернувшись в ту сторону, увидел, как из-за угла подворья вынырнула небольшая группа воинов, во главе которой в сторону римлян бойко вышагивал стройный молодой человек в одеждах из желтого шелка, искристо мерцающих своими складками. На поясе у него висел меч в ножнах, блещущих драгоценными каменьями; солнце играло на отделанной золотом и яхонтами рукояти. Борода щеголя была аккуратно причесана, волосы гладко лоснились от ароматного масла. Следом шагало шестеро рослых копьеносцев, дюжие фигуры которых облегали чешуйчатые панцири.

Катон, повернувшись, поднял руку в приветствии:

— Имею ли я честь обращаться к самому князю Артаксу?

— Имеешь, — бросил в ответ молодец. — Что тебе нужно?

Катон, памятуя о сути своего весьма деликатного послания, заговорил, тщательно подбирая слова, чтобы избежать непонимания.

— Правитель желает тебе передать, что это противостояние между ним и тобой. Между его сторонниками и твоими. Простой же люд его царства — всего лишь безропотный и незлобивый тому свидетель, и именно так к нему следует относиться. Соответственно, венценосец послал меня просить, чтобы ты дал безопасный проход в город беженцам, укрывшимся в стенах цитадели. По страху и недалекости своей они решили, что тебя следует страшиться, между тем как на самом деле им хочется всего лишь вернуться в свои дома, к своей торговле и ремеслам, чтобы просто продолжать жить, неважно кому ваши боги даруют над Пальмирой власть.

Артакс чуть заметно кивнул и, глянув на своих телохранителей, властно им бросил:

— Оставайтесь здесь.

При этом сам он осмотрительно приблизился к Катону на расстояние броска кинжала и умерил свой голос так, что его слова стали слышны только им двоим:

— Не хочу себя осквернять даже мыслью об этих нечестивцах. Знай, что судьбу Пальмиры предстоит решать мне, моим людям и моим парфянским союзникам. Мы оба это знаем, римлянин, так что не приплетай сюда богов. Ладно?

— Как скажешь, князь, — кивнул Катон. — Только ведь проконсул Лонгин может достичь Пальмиры прежде твоих парфянских друзей, и в таком случае тебе с твоими сторонниками пойдет на пользу, если ты позволишь беженцам беспрепятственно вернуться в город. Одно проявление милосердия воздастся другим, встречным.

Артакс в насмешливом высокомерии приподнял подбородок.

— Римлянин. Войско парфян находится от города в полусотне миль. А где твой проконсул? Если то, что я от тебя слышу, правда, то воистину римская армия ползет, как улитка. Достичь Пальмиры до парфян ей никак не успеть. Ваше время на исходе. С какой стати я должен проявлять к своим врагам милосердие?