Книга Зимний дом - Джудит Леннокс

— Если ты был к кому-то привязан, очень тоскуешь по нему и принимаешь его смерть близко к сердцу, то временами думаешь, что действительно видел его.

Она наконец перестала дрожать, однако Хью это не обмануло.

— Я видела его и раньше, — сказала Майя. — Но только во сне.

Хью сел рядом, однако не стал прикасаться к ней. Он давно знал, что Майя не любит чужих прикосновений. Испуганная и потрясенная, она позволила обнять себя, но это было в первый и, скорее всего, в последний раз.

— Потому что ты любила его, — попытался объяснить он.

Майя посмотрела на него снизу вверх. В ее чудесных синих глазах отразилось сначала недоумение, а потом боль.

— Хью, ты не понимаешь, — сказала она. — Я никогда не любила Вернона. Никогда в жизни.

Глава одиннадцатая

Весной 1934 года Торн-Фен сильно затопило. Сначала поля покрылись черной пленкой, а на следующий день фермы и домики, стоявшие в низинах, залило на два фута. Адам Хейхоу помогал обитателю одного из домиков вычерпывать воду; судя по тому, что вода все прибывала и уже залила фундамент, дело было безнадежное.

Когда он наполнил очередное ведро, раздался стук в дверь. Обернувшись и увидев Элен, Адам выпрямился, улыбнулся и прикоснулся к кепке.

— Доброе утро, мисс Элен.

— Доброе утро, Адам. Решила узнать, не могу ли я чем-нибудь помочь.

— Разве что заварить чай, мисс Элен. У бедного старого Джека с утра маковой росинки во рту не было.

Он зажег плиту и стал смотреть, как Элен наполняет чайник.

— Как дела у Джека? — спросила она.

Тут Адаму изменило его обычное терпение и он дал волю гневу:

— Джеку Титчмаршу семьдесят лет, от сырости у него начинается ревматизм. Старик не может выпрямиться, потому что всю жизнь добывал торф, а вынужден жить в таком месте!

Элен повернулась к нему. Большие глаза, высокий лоб и круглые щеки делали ее похожей на испуганного зайца.

— Жаль беднягу, — уже помягче сказал спохватившийся Адам. — Еще одной зимы он здесь не выдержит.

Хибарка принадлежала Большому Дому. Джеку Титчмаршу, который работал у Фриров почти шестьдесят лет, позволили остаться в ней лишь потому, что жилище было в плачевном состоянии. Дом, построенный из вечно вонявшего торфа, держался на честном слове. Ветхие занавески приходилось пришпиливать к стене, иначе они висели в футе от подоконника. В щель между дверью и косяком врывался ледяной восточный ветер. Однажды летом Адам видел, как проезжавшая по деревне парочка при виде крошечной покосившейся лачужки расхохоталась до колик.

Хейхоу приподнял грязную занавеску, отделявшую переднюю комнату от задней, чтобы Элен могла отнести старику чай. Она двигалась с неловкой грацией, казавшейся ему очаровательной. Адам уже в тысячный раз спрашивал себя, как они с отцом могут жить в огромном уродливом доме священника. Неужели они так привязаны друг к другу, что больше ни в ком не нуждаются? Но в последнее время глаза Элен были грустными, так что он в этом сомневался. Адаму хотелось прикоснуться к ней, однако он не дал себе воли и начал мести пол.

Хейхоу жили в Торп-Фене уже несколько веков. Они всегда были плотниками и столярами-краснодеревщиками, и это ремесло, а также мастерство, накопленное несколькими поколениями, достались Адаму по наследству. До сих пор в Торп-Фене всегда были нужны плотники и столяры.

Но времена изменились. Тот, кто мог себе это позволить, покупал дешевую готовую мебель в новых больших магазинах, а тот, кто не мог, просил одного умельца из Соэма, чтобы тот сколотил им что-нибудь на скорую руку. Адам знал, что готовая мебель не прослужит и пяти лет, а к изделиям соэмского халтурщика относился с презрением. Того, что делал сам Адам, хватало на всю жизнь. Работать по-другому ему было стыдно.

Двадцать лет назад ремесленникам Торп-Фена — кузнецу, корзинщику и плотнику — хватало работы, чтобы жить безбедно. Они жили богаче и легче, чем батраки, резчики торфа и слуги, составлявшие большинство обитателей деревни. А потом началась мировая война и кузнец с корзинщиком погибли во Фландрии. Вернувшись в деревню в конце 1918-го, Адам обнаружил, что перемены добрались и до Торп-Фена. Девушки, которые по достижении четырнадцати лет автоматически становились служанками в Большом Доме, теперь работали в магазинах Эли и Соэма, а парни, — те, что остались, — искали работу в городе и в случае удачи перевозили туда свои семьи. После войны народу в Торп-Фене сильно убыло. Адам, пытавшийся как-нибудь выжить, думал, что скоро от деревни останутся только церковь, дом священника да кучка кособоких домишек, населенных призраками.

После того как она прочитала дневник своей матери, Элен держалась подальше от чердака. Вспоминая фотографии и написанную расплывшимися чернилами короткую последнюю фразу «Боже милостивый, что приходится терпеть женщинам», она стыдилась самой себя. Как будто подсмотрела в замочную скважину самые интимные моменты чужой жизни.

Но хуже стыда был страх. Эти фотографии и дневник грозили перевернуть с ног на голову всю ее жизнь. Ей всегда говорили, что брак родителей был настоящей идиллией и что ранняя смерть Флоренс разбила маленькую, но крепкую семью. Однако теперь Элен сомневалась, что это правда. Думая о фотографиях Флоренс в цепочках и оборках, она была уверена, что в широко раскрытых темных глазах матери светилась печаль, а не радость. Записи в дневнике противоречили рассказам отца о любви с первого взгляда и браке, заключенном на небесах. То ли отец искренне заблуждался, то ли сознательно лепил из юной Флоренс образ, которым она не была и не могла быть. Скорее всего, Флоренс тоже ощущала себя чужой в этом мрачном, негостеприимном месте.

Когда дожди закончились, Элен вновь взяла на себя исполнение обязанностей, которыми, к собственному стыду, в последнее время пренебрегала: подготовку к пасхальному благотворительному базару, обязательные посещения стариков и больных. Шагая по проселку, который начинался у кучки домов, окружавших церковь, она вновь ощущала пустоту здешних пространств. Плоские поля, раскинувшиеся на несколько миль, безбрежные болота, длинные серебристые линии рвов и запруд — все это подавляло ее и заставляло чувствовать себя букашкой. Она поехала в Эли, надеясь, что день, проведенный далеко отсюда, улучшит ей настроение. Но этого не случилось: улицы, магазины и кинотеатры напоминали Элен о более счастливых временах, когда она была здесь с Хью, Робин и Майей. Покупки заняли больше времени, чем она рассчитывала; Элен опоздала на автобус и ждала следующего целый час. Когда тот наконец пришел и Элен стала платить за проезд, она с ужасом поняла, что денег в кошельке недостаточно. Кондуктор хмуро смотрел, как покрасневшая девушка тщательно пересчитывала мелочь. Ей не хватило каких-то двух пенсов; пришлось выйти за две мили до Торп-Фена. Место было угрюмое и открытое, с автобусной остановки были видны лишь одна ферма и два домика. Было пасмурно, облака отбрасывали на Болота полосато-черные тени. Элен шла быстро, подняв воротник пальто и закутавшись в шарф. Вокруг не было ни души, если не считать летевшей в небе стаи диких гусей. Однако девушке казалось, что за ней следят чьи-то глаза. Она пошла еще быстрее, но застыла от ужаса, когда случайно подняла глаза и увидела огоньки, мигавшие в болоте. Услышав за спиной какой-то звук, она вскрикнула и уронила сумку.