Книга Рекло. Роман об именах - Владислав Дронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
День 19
Голова до сих пор болит, а меня самого до сих пор трясет. Весь вчерашний день пролежал в невероятной горячке. Потом на какое-то время сознание вернулось ко мне.
Всё строится по одним лекалам: у меня есть два-три спокойных дня, а потом я лежу без сознания и трясусь от горячки. Но в этот раз всё уже по-другому. Сначала я думал, что нужно было валить ещё вчера, а не оставаться, тогда, может, всего этого бы и не было, но теперь мне думается, что остаться было самым верным решением. На кону стоит моя сущность и жизни сотни людей, которые хотят пожертвовать. Я уже прочитал все, написанные высоким апломбом, страницы. Что интересно, почерк у нас разный. Передо мной записки самого низкого и отвратительного человека на свете, травмированного и способного думать только о себе, при этом вся эта низменность осознается и эгоизм проливается на этот мир через призму глубоко-философских учений. Разукрась свинью, она останется свиньей. Если мне суждено самоуничтожиться об него, то пусть так и будет. Правда, я очень сомневаюсь, что это произойдет. Такие люди могут только уничтожиться сами обо что-то. Моей задачей будет сделать так, чтобы в этом процессе не уничтожило меня. Короче говоря, я вернулся в своё тело. И было это очень и очень болезненно. Руки до сих пор ватные, в голове каша полная, озноб бьёт по всем остаткам живого тела. Ужас полнейший. Ещё записи в дневнике эти, издевательство какое-то сплошное кругом. Ненавижу себя, ненавижу другого себя, ненавижу Ийа, ненавижу судьбу за все эти подарки. Но зато мне удастся проверить на практике мою теорию.
Постараюсь всё описать, чтобы привести мысли в порядок. Начну с самого начала. Я действительно прошёлся с Ийем. Он действительно сбросил меня с обрыва. И моё сознание разделилось. Странно, что это не произошло с другим мною. И действительно, если откинуть все оскорбления, стремящиеся отвлечь от какой-то неполноценности, то я готов признать его правоту. Мне тоже показалось, что имело место перемещения какой-то части наших мозгов. Но тогда непонятно, почему его сознание существовало лишь в моём теле. С другой стороны, я мог управлять только его телом, при этом находясь в ситуации разделённого сознания.
После своего падения, я оказался на стуле в старом детском лагере, в котором мне приходилось быть когда-то быть пленником. Сначала мне показалось, что всё происходящее вокруг – это предсмертный бред или внутрекоматозное состояние. Или на крайний случай – последствия болевого шока. В реалистичность происходящего верилось очень слабо, даже с высоты моего жизненного опыта. Но после беглого прощупывания своего тела и окружающего пространства, я пришёл к выводу о том, что все происходит в действительности. На ум сразу пришла мысль о телепортации. Правда, ведь Ийю невыгодно убивать меня. Две недели в деревне ради того, чтобы убить меня? И что это за план? С другой стороны, о его планах мне вообще трудно судить, они идут на годы вперёд. Пришлось надеяться на рациональность и прагматичную настроенность действий старосты деревни Старороговская. Вокруг меня был кабинет начальника лагеря. За слоем краски, нового интерьера и общих перестановок он всё же узнавался. Первой мыслью было то, что я находился в искаженном пространстве моего места пленения абсолютно непонятно зачем. Я выглянул в окно и не обнаружил на улице знакомого тотемного столба, жертвенных столов, странных факелов и других артефактов хтонических культов. Всё выглядело довольно ухожено. В одном месте рос бурьян, а другой кусок лагеря был покрыт плиткой, взятой непонятно откуда в этом дремучем лесу. Вместо факелов стояли маленькие деревянные столбцы, на каждом из них висели старые квадратные фонари, которые несмотря на свою винтажность всё же были электрическими. Зачем было так сильно заморачиваться? Закрадывалась мысль об ошибочности моих выводов. Может, я находился вовсе не в том самом детском лагере? Таких много по стране. Но все эти мысли были развенчаны двумя фактами. Первый: тот самый тракторист поднимал возле одного из бараков мешок с картошкой. Второй факт, я увидел в окне своё отражение. Правильнее будет написать даже «своё отражение» взяв это все дело в кавычки. Потому что в окне на меня смотрел вовсе не я. На меня смотрели хищные глаза, находящиеся на голове, подстриженной невероятно коротко. Узнавались черты моего лица, но создавалось ощущение, что оно состарилось лет так на пять. И это я ещё идиот. Лицо можно было бы и получше содержать. Ещё и к этому не было половины левого уха. Чем только другой я занимался в этой жизни? И чего он сделал со своим взглядом такое, что на какие бы ухищрения я бы не шел, мне не удавалось изменить выражение лица? Начали возникать вопросы: «Что, если я останусь в этом теле навсегда?», «Что, если теперь мне придётся существовать так всегда?». В эту секунду, моё сознание раздвоилось в первый раз. Я как будто переместился обратно в своё тело, но мог лишь наблюдать. И первым, что мне удалось увидеть был кулак Богдана Алексеевича, а затем темнота, а потом опять возвращение в кабинет главы детского лагеря. Это воодушевляло. Получается, подумал я, что было перенесено сознание или его часть. Прямо как с