Книга Игры скорпионов - Марта Таро

Что же теперь сказать кузине? Полина и так потеряла терпение, засыпая Агату Андреевну записочками с прозрачными намеками. Кузину можно понять — она ещё две недели назад привезла во дворец последние записи.

«Может, я неправильно им всё объяснила? — в очередной раз спросила себя Орлова. — Получилась-то каша».

Другое слово для обозначения имевшегося результата подобрать было трудно: никто из выполнявших задание не попытался привести свои мысли хоть в какой-то порядок. Мужчины писали что-то вроде: «Астаховы, мать — старая ведьма, трое сыновей — все пьяницы и картёжники»; дамы излагали свои мысли более цивильно, однако недалеко ушли от своих мужей. Единственное, что все они сделали, так это разделили фамилии по сословиям, начав, естественно, с дворянского.

«Ну и на том спасибо, — смирилась наконец Агата Андреевна, сложив все записи в три приблизительно одинаковых стопы. — Ни одного исключения, значит, придётся выкручиваться самой».

Еще неделю назад Орлова расчертила таблицу, куда внесла перечисленные в листах фамилии. Сначала всё выглядело логичным, но потом фрейлина стала подбирать к написанным именам характеристики, и результаты оказались плачевными. Единственным, что роднило все описания, была критичность, но зато одна и та же дама, по мнению разных людей, могла быть и до смерти злопамятной, и ничего не помнящей «курицей», а почтенный отец семейства кому-то виделся хитрым проходимцем, а другим — полным идиотом, не умеющим сложить два и два.

Пришлось искать другой путь. Агата Андреевна попыталась выбрать семьи без отца — в надежде, что мать может оказаться властной и жестокой особой. Потом из отобранной группы фрейлина оставила лишь семьи с сыновьями. В итоге у неё набралось два десятка фамилий, да и типажи в некоторых семействах выглядели вполне подходящими. Только вот беда — эти неблагополучные сыновья как буянили по кабакам задолго до мая нынешнего года, так и продолжали этим заниматься, а их жестокосердные мамаши по-прежнему охаживали своих отпрысков по щекам. Не проглядывалось у этих сомнительных семейств никаких мотивов для похищения молоденьких девиц. Уездное колесо мерно катилось по закаменевшей от времени колее как до нынешнего мая, так и после. Так в чём же дело? Может, в зависти?

«Полине и её соседям повезло, — размышляла Орлова. — Наполеон мимо прошёл. Соседний уезд разорили вчистую, а им — как с гуся вода».

Вдруг это обозлённые жители разорённых уездов перебрались в уцелевший оазис и принялись там безобразничать. Может, из зависти или мести, а может, из подлости… Но что-то никто из опрашиваемых помещиков не припомнил в уезде посторонних людей. Единственной новой фигурой мог считаться раненый офицер Островский, но тот прибыл домой по уважительной причине — на похороны отца. К тому же он — герой, да и здоровьем после ранения слаб. Какой из него похититель девиц?

Ничего не скажешь, не дело, а настоящий тупик. Придется, видно, лично беседовать с жителями злополучного уезда. Вдруг повезёт и в разговоре мелькнёт что-то интересное, какая-то зацепка?

«Завтра вызову Полину», — решила Орлова.

Она быстро набросала записку кузине и встала из-за стола, но тут же покачнулась: ноги не разгибались — совсем затекли от долгого сидения. Орлова еле доковыляла до постели. Все. Хватит на сегодня Полининых загадок.

Полину фрейлина ждала к вечеру. Она предупредила лакеев у входа, и ей пообещали привести графиню Брюс, как только та прибудет. Кузина появилась в начале девятого, чмокнула Орлову в щеку и сразу же перешла к делу:

— Ну что скажешь?

— Пока рано говорить, я позвала тебя, чтобы кое-что уточнить.

Полина с готовностью кивнула.

— Конечно, спрашивай! — предложила она и тут же пожаловалась: — Ты не представляешь, как я хочу вернуться домой. Без меня урожай убрали, не дай бог, с зерном напортачат! Этак я по миру пойду.

Подобные опасения выглядели откровенным кокетством. Кроме Григорьева Полина получила в наследство от погибшего мужа еще два поместья поменьше и солидную сумму в ассигнациях, бедность ей не грозила, поэтому Орлова пропустила жалобы мимо ушей и вернулась к главному:

— Понимаешь, я не хочу рассматривать тот случай, когда к вам в уезд приезжают чужаки, ловят на улице девиц, убивают, а потом возвращаются к себе домой. Потому что при подобном раскладе найти преступников можно лишь случайно. Я исхожу из того, что похититель живёт где-то рядом. В этом есть своя логика: злодею не нужно торопиться, он может тщательно обдумать очередное похищение. К тому же надо куда-то увезти девушку. Уезд у вас небольшой, лесов мало, если бы злоумышленник убивал и прятал трупы где-нибудь в роще, это обязательно вскрылось бы. Однако никто ничего не видел, тела не найдены, так что я делаю вывод: у преступника есть место, где он может держать похищенных.

— Ты хочешь сказать, что он — помещик? — ужаснулась Полина.

— Возможно и так, а может, хозяин хутора, мельник или пасечник — любой человек, имеющий дом и участок земли в безлюдном месте.

Графиня Брюс явно опешила. Скорее всего, она подозревала, что в уезде бесчинствуют пьяные мастеровые или лобазники, но Орлову сейчас переживания кузины не тронули.

— Поля, вспоминай хорошенько! — приказала Агата Андреевна. — У меня после разбора ваших записей осталось такое впечатление, что никто из помещиков, кроме молодого Островского, в уезд в этом году не приезжал. Я говорю о том, что человек приехал, поселился в уезде и прожил там по крайней мере до времени исчезновения последней из девушек.

Полина надолго задумалась и наконец подтвердила:

— Да, только Лаврентий один и приехал. Отца похоронил и остался. Больше никого вспомнить не могу. А мои соседи что тебе написали?

— То же самое… Понимаешь, какая штука, этот Островский — единственный новичок, умеющий убивать. Раз вернулся с войны, значит, ему уже случалось это делать. Хотя, скажу честно, я не вижу причин, зачем ему это понадобилось. К тому же у Островского не мать, а мачеха. С одной стороны, это — подходящий расклад, ведь женщина с большей вероятностью проявит жестокость по отношению к чужому ребенку, чем к собственному, но с другой — эту Иларию все как один описывают покорной женой — затворницей.

— Да уж! Я её за двадцать лет и видела-то всего раза три, причём в последний — на похоронах. Внешне Илария казалась броской, но всегда молчала, глаза прятала, — вспомнила Полина. — Я по молодости думала, что Валерьян скрутил бедняжку в бараний рог — отыгрался за свою жизнь с Марианной.

Агата Андреевна уже сообразила, что Валерьян — это тот самый отец-игрок, которого приехал хоронить раненый офицер, а Марианна — его умершая мать.

— Расскажи-ка мне о родителях этого Лаврентия, — попросила Орлова.

— Марианну я почти не помню, она умерла в тот год, когда я вышла замуж и переехала в Григорьево. Слышала сплетни, будто о ней до замужества ходило немало толков — вроде бы она дворовых мужиков жаловала. Но Валерьяна это не остановило, он о приданом думал. После смерти первой жены он вновь проделал тот же фокус с Иларией. Тогда все его очень осуждали, ведь новобрачной не исполнилось даже шестнадцати, а Островскому перевалило за сорок. Мог бы из приличия и не спешить: траур соблюсти, дождаться, пока невеста повзрослеет; но Валерьян боялся, что другие родственники заберут девушку из его дома и он потеряет шанс разбогатеть.