Книга Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е - Дмитрий Быков

В сердце без лесенки лезут эти песенки. Где родина этих бездарных романсов? Там, где белые лаются моською? Нет! Эту песню родила масса — наша комсомольская. Легко врага продырявить наганом. Или — голову с плеч, и саблю вытри. А как сейчас нащупать врага нам? Таится. Хитрый! Во что б ни обулись, что б ни надели — обноски буржуев у нас на теле. И нет тебе пути-прямика. Нашей культуришке без году неделя, а ихней — века! И растут черные дурни и дуры, ничем не защищенные от барахла культуры. На улицу вышел — глаза разопри! В каждой витрине буржуевы обноски: какая-нибудь шляпа с пером «распри», и туфли показывают лакированные носики. Простенькую блузу нам и надеть конфузно. На улицах, под руководством Гарри Пилей, расставило сети Совкино — от нашей сегодняшней трудной были уносит к жизни к иной. Там ни единого ни Ваньки, ни Пети, одни Жанны, одни Кэти. Толча комплименты, как воду в ступке, люди совершают благородные поступки. Всё бароны, графы — всё, живут по разным роскошным городам, ограбят и скажут: — Мерси, мусье. — Изнасилуют и скажут: — Пардон, мадам. — На ленте каждая — графиня минимум. Перо в шляпу да серьги в уши. Куда же сравниться с такими графинями заводской Феклуше да Марфуше? И мальчики пачками стреляют за нэпачками. Нравятся мальчикам в маникюре пальчики. Играют этим пальчиком нэпачки на рояльчике. А сунешься в клуб — речь рвотная. Чешут языками чиновноустые. Раз международное, два международное, но нельзя же до бесчувствия! Напротив клуба дверь пивнушки. Веселье, грохот, как будто пушки! Старается разная музыкальная челядь пианинить и виолончелить. Входите, товарищи, зайдите, подружечки, выпейте, пожалуйста, по пенной кружечке!

ЧТО?

Крою пиво пенное — только что вам с этого?! Что даю взамен я? Что вам посоветовать? Хорошо и целоваться, и вино. Но… вино и поэзия, и если ее хоть раз по-настоящему испили рты, ее не заменит никакое питье, никакие пива, никакие спирты. Помни ежедневно, что ты зодчий и новых отношений и новых любовей, — и станет ерундовым любовный эпизодчик какой-нибудь Любы к любому Вове. Можно и кепки, можно и шляпы, можно и перчатки надеть на лапы. Но нет на свете прекрасней одежи, чем бронза мускулов и свежесть кожи. И если подыметесь чисты и стройны, любую одежу заказывайте Москвошвею, и… лучшие девушки нашей страны сами бросятся вам на шею.

1927

Иван Молчанов

Свидание

Закат зарею прежней вышит, Но я не тот, И ты — не та, И прежний ветер не колышит Траву под веером куста.

У этой речки говорливой Я не сидел давно с тобой… Ты стала слишком некрасивой В своей косынке Голубой.

Но я и сам неузнаваем: Не говорит былая прыть… Мы снова вместе, Но… не знаем О чем бы нам поговорить?

И цепенея, И бледнея, Ты ждешь, Я за лицом слежу. Да, лгать сегодня не сумею, Сегодня правду расскажу!

Я, милая, люблю другую, Она красивей и стройней, И стягивает грудь тугую Жакет изысканный на ней.

У ней в лице Не много крови И руки тонки и легки, Зато — В безвыходном подбровьи Текут две темные реки.

Она — весельем не богата, Но женской лаской — Не бедна… Под пышным золотом заката Она красивой рождена!

У этой речки говорливой Я песни новые пою. И той, Богатой и красивой Я прежний пламень отдаю.

Нас время разделило низкой Неумолимою межой: Она, чужая, Стала близкой, А близкая — Совсем чужой!..

Мне скажут: «Стал ты у обрыва И своего паденья ждешь!..» И даже ты мои порывы Перерожденьем назовешь.

Пусть будет так!.. Шумят дубравы, Спокоен день, Но тяжек путь… Тот, кто устал, имеет право У тихой речки отдохнуть.

Иду к реке, Иду к обрыву, И с этой мирной высоты Бросаю звонкие на диво И затаенные мечты.

За боль годов, За все невзгоды, Глухим сомнениям не быть! Под этим мирным небосводом Хочу смеяться и любить!

Опять закат зарею вышит… Но я не тот, И ты не та. И старый ветер не колышет Траву под веером куста.

В простор безвестный И широкий Несутся тени по кустам… Прощай! Зовет тебя далекий Гудок к фабричным Воротам.

1927

Владимир Маяковский

Письмо к любимой Молчанова, брошенной им, как о том сообщается в № 219 «Комсомольской Правды» в стихе по имени «Свидание»

Слышал — вас Молчанов бросил, будто он предпринял это, видя, что у вас под осень нет «изячного» жакета. На косынку цвета синьки смотрит он и цедит еле: — Что вы ходите в косынке? Да и… мордой постарели? Мне пожалте грудь тугую. Ну, а если нету этаких… Мы найдем себе другую в разызысканной жакетке. — Припомадясь и прикрасясь, эту гадость вливши в стих, хочет он марксистский базис под жакетку подвести. «За боль годов, за все невзгоды глухим сомнениям не быть! Под этим мирным небосводом хочу смеяться и любить». Сказано веско. Посмотрите, дескать: шел я верхом, шел я низом, строил мост в социализм, не достроил, и устал, и уселся у моста. Травка выросла у моста, по мосту идут овечки, мы желаем — очень просто! — отдохнуть у этой речки. Заверните ваше знамя! Перед нами ясность вод, в бок — цветочки, а над нами — мирный-мирный небосвод. Брошенная, не бойтесь красивого слога поэта, музой венчанного! Просто и строго ответьте на лиру Молчанова: — Прекратите ваши трели! Я не знаю, я стара ли, но вы, Молчанов, постарели, вы и ваши пасторали. Знаю я — в жакетах в этих на Петровке бабья банда. Эти польские жакетки к нам провозят контрабандой. Чем, служа у муз по найму, на мое тряпье коситься, вы б индустриальным займом помогли рожденью ситцев. Череп, што ль, пустеет чаном, выбил мысли грохот лирный? Это где же вы, Молчанов, небосвод узрели мирный? В гущу ваших роздыхов, под цветочки, на реку заграничным воздухом не доносит гарьку? Или за любовной блажью не видать угрозу вражью?

Литературная шатия, успокойте ваши нервы, отойдите — вы мешаете мобилизациям и маневрам.

1927

Осип Брик

Не попутчица

I

В 12 часов ночи мимо столика прошла женщина. Сандаров въелся в нее глазами. Стрепетов привстал, раскланялся.