Книга Император под запретом - Сигизмунд Либрович

2

В то время как во дворце заводились новые порядки, Бирон печально ждал своей участи в Шлиссельбурге. Он знал, что его решено отдать под суд, чувствовал и предвидел, что пощады ему и его приверженцам не будет. Раз он жестоко преследовал когда-то своих противников, то, конечно, противники расправятся и с ним не менее жестоко. Знал он также, что коль скоро утвердилось новое правительство, то ему, Бирону, не будет помощи даже со стороны тех, которые раньше делали вид, что преданы ему.

Действительно, против падшего регента было выставлено множество обвинений в «безобразных и злоумышленных» преступлениях, крупных и мелких. Следствие и суд длились долго, и только 18 апреля 1741 года обнародован был манифест «о винах бывшего регента герцога курляндского». Ему вменялись в вину захват обманом регентства, намерение удалить из России императорскую фамилию с целью утвердить престол за собой и своим потомством, небрежение к здоровью государыни, «малослыханные» жестокости, водворение немцев, усиление шпионства и так далее. Между прочим ему поставлено было даже в вину то, что, будучи лютеранином, он не ходил в свою кирку. За все вины Сенат приговорил бывшего регента к смертной казни четвертованием, но правительница, по настоянию Остермана и других, смягчила этот приговор лишением чинов, знаков отличия, имущества и ссылкой со всем семейством в отдаленный, почти совершенно отрезанный от мира сибирский городок Пелым, на расстоянии трех тысячи верст от Петербурга.

Бывший регент Российской империи был привезен в Пелым с женой, двумя сыновьями и дочерью, под конвоем капитан-поручика Викентьева, поручика Дурново и 12 солдат. С ссыльными приехали лютеранский пастор, два лакея, два повара и две женщины-прислуги. Для помещения Бирона с семейством был срочно построен близ Пелыма, на крутом берегу реки Тавды, в густой тайге, небольшой деревянный дом, обнесенный со всех сторон высоким забором. План этого дома начертил фельдмаршал Миних.

3

Надежды и упования, что с отстранением Бирона от власти и переходом регентства в руки принцессы Анны Леопольдовны все изменится к лучшему, не оправдались. От новой правительницы ждали новых законов, ждали улучшений в положении народа, ждали разных других преобразований, но в тщетном ожидании проходили дни, недели, месяцы…

Сама принцесса Анна Леопольдовна, или, как она стала именовать себя, великая княгиня Анна, от природы робкая, необщительная, застенчивая, совершенно незнакомая с делами управления, не обладала необходимыми для лица, стоящего во главе государства, качествами, в особенности силой воли и твердостью характера.

О личности Анны Леопольдовны сложились два разноречивых мнения: одни из современников считали ее очень умной, доброй, человеколюбивой, презирающей притворство, снисходительной, великодушной, милой в обхождении с людьми. Другие, напротив, упрекали ее в надменности, тупости, скрытности, презрении к окружающим ее, утверждали, что она посредственного ума, капризная, вспыльчивая, нерешительная, ленивая. Рассказывали, что она большую часть дня проводит за карточным столом или лежа на софе за чтением поэзии, мало заботясь о государственных делах. Передавали, что, одетая в простое спальное платье и повязав непричесанную голову белым платком, так как ей лень было заниматься туалетом, Анна Леопольдовна нередко по несколько дней сряду сидит во внутренних покоях своего дворца, часто надолго оставляя без всякого решения важнейшие дела, на которых требовалась ее подпись правительницы государства. Допускала она к себе лишь самых приближенных лиц, главным образом родственников любимой фрейлины Менгден и некоторых иностранных посланников, которых приглашала для карточной игры.

Сознавая свою неспособность решать сложные государственные дела, она говорила:

— Как бы я желала, чтобы сын мой вырос поскорее и начал сам управлять делами!

С первых же дней правления Анны Леопольдовны при дворе начались ссоры и распри между соперничавшими друг с другом царедворцами, велись интриги, а о самом малютке-императоре мало заботились, хотя все указы и распоряжения делались от имени Иоанна Антоновича. Всецело отданный на попечение фрейлины Менгден, младенец проводил все время в своих комнатах, и его редко и как-то неохотно показывали. Не показывали императора даже гвардии во время парадов и иностранным посланникам в дни торжественных выходов и представлений при дворе.

По этому поводу происходили иногда большие недоразумения. Один из посланников, маркиз де-ла-Шетарди, считал себя обиженным, что его не допускают к Иоанну Антоновичу, и, указывая, что он назначен посланником при дворе «его величества», требовал, чтобы ему было дозволено вручить полученные от французского короля документы самому императору или по крайней мере в его присутствии. Шетарди угрожал даже, что уедет из Петербурга, если ему не будет дана возможность представиться самому императору-малютке. После длинных по этому поводу переговоров правительство Анны Леопольдовны наконец согласилось.

К назначенному дню младенца, одетого в парадное платье, вынесли на руках в большой зал дворца. Там были собраны все министры и вельможи. Императора усадили в кресло, и маркиз Шетарди, окруженный всеми членами французского посольства, сказал непосредственно по адресу Иоанна Антоновича небольшую речь, а затем передал полученные документы, которые приняла «от имени его величества» Анна Леопольдовна.

Другой посланник — австрийский, маркиз Ботта — указывая правительнице, что положение ее опасное, что в народе, в особенности в гвардии, растет неудовольствие, говорил:

— Ваше высочество, вы на краю пропасти. Ради Бога, спасите себя, спасите сына и мужа!

Но все это было напрасно: Анна Леопольдовна не изменила ни своих привычек, ни своего образа жизни.

Вообще Анна Леопольдовна не предпринимала ничего, что бы могло упрочить ее положение. Она не замечала, как растет к ней ненависть, не знала о том, что повсюду открыто ропщут, что правительница окружает себя преимущественно иностранцами, что «проклятые немцы» захватывают власть в свои руки, что никаких законов на пользу народа и в облегчение его тяжелого положения не издается. Не подозревала Анна Леопольдовна и того, что у нее имеется опасная соперница в лице цесаревны Елизаветы Петровны, которая только и ждет момента, чтобы занять ее место.

4

Двенадцатого августа 1741 года Петербург украсился флагами: столица праздновала день рождения императора Иоанна Антоновича, вступившего во второй год жизни.

При дворе был траур по покойной императрице Анне Иоанновне: год со дня кончины еще не прошел. Но на этот день траур был снят.

Во всех петербургских церквах с утра шла торжественная служба. В полдень на площади перед Зимним дворцом состоялся парад находившимся в столице войскам, а затем в самом дворце — прием духовенства, министров, высших военных и гражданских чинов, посланников, а также и знатных дам.

Все были одеты и настроены по-праздничному.

В этот раз уже поневоле пришлось Анне Леопольдовне, согласно принятому обычаю, выйти к собравшимся в большой зале сановникам; рядом с ней дежурная фрейлина несла на руках малютку-императора. На него была надета Андреевская лента. За правительницей и императором следовали принц Антон-Ульрих и разные придворные чины.