Книга Приключения женственности - Ольга Новикова

— Наесться — пожалуй… — Эраст обернулся и похлопал-погладил мою руку.

Пока мы доехали до светофора, дождались зеленой стрелки, развернулись и очутились у дома напротив того, где только что была репетиция, я успел узнать, что на завтрак он любит корнфлейкс с чуточкой молока и меда да горсть витаминов.

— Как они все. Я из Германии привез. Какой у них там крем карамелевый! А устрицы! Вилочкой специальной выковыриваешь!..

План книги одобрил, но творчески, по-режиссерски входить в него не стал, лишь кивал головой и хмыкал (мне показалось, одобрительно), когда я перечислял тех, с кем собираюсь поговорить для главы «Показания».

В издательском кабинете, набитом столами и дамами средних лет, излучающими радость от встречи с «героем телеэкрана» — ни одного его спектакля в театрах, как выяснилось, они не видели, — Эраст не снял пальто и не сел в предложенное кресло, хотя сразу же пообещал пригласить всех-всех и на репетиции, и на ближайшую премьеру. Придется этим заняться, подумал я, иначе дамы обидятся на Эраста, а отдуваться придется мне.

Чиновницы вели себя как профанки-журналистки, не потрудившиеся ознакомиться с продукцией кумира, полученного из чужих рук и сердец. Несмотря на это их пористые, немолодые лица излучали надежду на то, что отныне они войдут в число если не его друзей, то хотя бы знакомых, что они теперь будут называть режиссера по имени и вскользь обранивать: «Я говорила Эрасту…» На каком основании? Что они могут ему дать? Поскольку речь здесь идет о духовном капитале, то величину своего пая мало кто способен оценить объективно. Но я-то предлагал Эрасту не пресловутую «душу», а внятную концепцию, которую он сам, без моей помощи, сформулировать не может, что уж там скромничать: есть практика, а есть теория со своим инструментарием и со своими непредсказуемыми возможностями.

Туповатые, стандартные вопросы — и те скоро иссякли, сияние улыбок поблекло, хотя губы все еще были растянуты. О деле дамы не вспоминали. Похозяйничав, я нашел издательский договор и протянул его Эрасту. Не поинтересовавшись суммой гонорара, он небрежно подмахнул три экземпляра.

— И на своем смертном приговоре не глядя распишетесь? — вырвалось у меня.

— Конечно, — улыбнулся он публике.

Дома я добросовестно записал в синюю тетрадку, подаренную Авой для заметок к книге, как мы оставили очарованных Эрастом редакторш и секретарш и заехали в два книжных магазина, большой и крохотный, где он брал меня за руку и, не накаляясь от толпы бестолковых книголюбов, весело доставал купюры из бумажного конверта, в каких столичным знаменитостям, думаю, платят за постановки в провинциальных театрах. «Сколько будет 75 и 145?.. Как быстро вы, Тасик, считаете! „Человек перед лицом смерти“? Беру…» Ни одну книжку современного поэта и прозаика даже в руки не взял. Кроме Бродского. Его эссе купил, не рассматривая. По версии Простенки — собирается с нобелеатом в Америке встретиться. Все покупки были из разряда литературы, «обязательной» для неофита, то есть религия, новейшая философия и то, что в западных магазинах называется «эзотерика», книжек десять. Я их либо уже читал, либо проглядывал. Упорядочить поверхностные мыслишки с их помощью можно, но чтобы добраться до глубины, надо читать другое.

Странно, зачем он таскал меня с собой? Ни одного конкретного вопроса насчет того, как подступиться к нашей общей работе, обсудить не удалось. Где брать фотографии, как связываться со свидетелями его театральной карьеры? Нет ответа. Правда, посулил, что завтра после репетиции останется со мной и начнет давать показания для первой главы.

В кожаный дипломат мой двухкассетник не влез, пришлось засунуть его в темно-синий пластик — до крепкой тряпичной сумки я опуститься не мог. Хорошо хоть пакет был непрозрачный и никто не видел, что протаскал я его зря: Эраст вместо репетиции обругал помощников, забрал Валентина и отбыл с ним. Куда?

ТАРАС

Недостаточно избитая истина — «человек ко всему привыкает» — наверное, нуждается еще в одном, моем ударе. Сначала, правда, и долго довольно, до той секунды… нет, до того часа или, точнее, дня, когда готовая рукопись в коленкоровой папке с завязками перекочевала из моих рук в Эрастовы, казалось, что смирение приносит съедобные плоды.

Как шпион, потихоньку от своего чувства собственного достоинства, я выведывал, когда и где состоится очередная репетиция (Эраст мне встреч не назначал), и являлся на нее, незваный, незамечаемый, но и не гонимый. Нет, пару раз даже намекали, но я не принял на свой счет, когда Лолита, примеряясь к роли примадонны, обращалась к режиссеру:

— Не пора ли уже продавать билеты на репетиции? Откуда столько народа набежало?! Кто эти люди?!!

От зрителей и на спектакле, и на репетиции хотят одного — энергии для перпетуум мобиле лицедейства. И добывают эту энергию самыми иногда хамскими способами. Помню, однажды, лет двадцать назад, незабвенный Эфрос никак не мог добиться от одной напыщенной звезды более или менее естественной интонации. Не вынеся творческой пытки, она буквально накинулась на меня, примостившегося во втором, незаметном ряду:

— Почему этот молодой красавчик так нагло на меня смотрит? Он мне мешает! Кто его привел?!

Я бы, конечно, тогда ретировался, но смелости не хватило — встать, пробраться к выходу на глазах у всех, любопытных и презирающих. Как уж Эфрос унял ее, я с испугу не разобрал, но последняя реплика актрисы, реплика, пришедшая из жизни, а не из пьесы, до меня долетела:

— Вам хорошо, вы вечером к семье возвращаетесь, я же — в пустой дом.

А от Лолитиной оплеухи я низко опустил голову, но такая поза во время репетиции, когда принято смотреть на сцену, нуждается в оправдании. Я достал синюю тетрадку, излил туда обидную филиппику, а потом, сообразив, что всегда могу опереться на «паркер», стал фиксировать все звуковые колебания, производимые Эрастом — рабочие реплики и тирады, выступления по радио, телемонологи… Куда их теперь девать?

Терпение и труд все перетрут. Через пару недель после начала моего добровольного рабства в полутемный зал залетел знаменитый эстрадник, некогда пользовавшийся режиссерскими услугами Эраста, а теперь лепящий свои моноспектакли по собственному плану и разумению. Эраст учуял его моментально, изменил траекторию пробежек по залу и, пересекшись с гостем возле моего кресла — первый ряд амфитеатра, первое у бокового прохода, — бормотнул мне:

— Вот с ним бы ты поговорил…

В этой фразе, если ее как следует обмозговать, можно было вычитать прямо чеховский подтекст: идя мне навстречу, Эраст готов при благоприятном стечении обстоятельств кое в чем помогать. «Ты», которого не было даже как оговорки до начала моей зависимости от него, объединяя нас, возвышало — его. Он, патрон, не несет никакой ответственности, не дает никаких обязательств.

Как только эстрадник остался один, я приблизился к нему на ватных ногах самозванца — Эраст нас даже не познакомил — представился и получил разрешение позвонить после всех майских, то есть через месяц.

Уходя вместе с визитером, Эраст проконтролировал: