Книга Кукушонок - Ингрид Нолль

— И куда ты едешь? — спросила я своего ученика.

— Сперва к матери в Копенгаген, — сказал он, — чтобы отпраздновать у нее свой пятнадцатый день рождения.

А потом его отец хотел взять напрокат жилой автомобиль и без определенной цели двигаться куда-нибудь на север. Мануэль мечтательно говорил о зарослях лесной черники, об уединенных озерах и солнце, которое еще светит в полночь, и я дивилась, как складно он умеет рассказывать. Почему же это не было заметно по его сочинениям?

— А почему, собственно, твоя мать живет в Дании? — полюбопытствовала я и сама же рассердилась на себя за свой бестактный вопрос.

— Но ведь кто-то в семье должен, в конце концов, зарабатывать на хлеб, — ответил он, помахал мне рукой и усвистал к своему другу Юлиану.

Собственно, разве он не выдал мне, что его мать примет участие в экспедиции на север?

В первый день каникул весь мир был обращен ко мне своей лучшей стороной. Я выспалась и приготовила себе здоровый завтрак, даже накрыла стол. Передо мной лежало шесть ключей, по два от каждого жилья: от нашего домика, от «крысиной норы» и от новой квартиры. Прошлое, настоящее и будущее, подумала я. И хотя я не суеверна, но само качество ключей показалось мне символичным, я увидела в нем предсказание оракула: ключи от домика слегка погнутые, нынешний ржавый, а новые были с пластмассовой насадкой — один с красной, второй с зеленой. Зеленый — это цвет надежды, красный — цвет любви.

В сберкассе мне дали понять, что мои унаследованные акции в настоящий момент могут быть проданы только с убытком, но если мне срочно нужны деньги… Что ж, я готова смириться со всем, лишь бы снова придать себе стимул к движению. Мама обещала подбросить мне кое-какие деньги, да и состояние моего счета выглядело на удивление позитивно, поскольку за минувший год я тратилась только на несчастные судоку. Значит, я смогу покрыть расходы в Доме мебели и сверх того купить себе пару красивых платьев, а то и подержанный автомобиль в придачу. А когда все будет готово, смогу пригласить коллег на новоселье, пусть обалдеют от моей обстановки. Стоит ли говорить, что после этого непременно нарисуется и большое счастье. Если бы мама могла читать мысли, она была бы наверняка очень довольна.

В среду она нагрянула, притащив за собой фургончик с группой поддержки — двумя длинноволосыми мужчинами. Они были скорее тщедушны, зато великодушны. Было еще очень рано, и они захотели сперва выпить по чашке кофе. Мама окинула мою кухню беглым взглядом, и я поняла, как ей хочется навести здесь порядок. Ну уж нет, пусть прибережет свое рвение для моей новой квартиры. Коротко все обсудив, мы поехали в Постгассе.

С бьющимся сердцем я открыла ворота во двор моего бывшего дома. Сад выглядел так удручающе, как я и предполагала. Крапива хотя пока и не доросла до неба, но розы частично погибли, маленькая живая изгородь из самшита почти засохла. Мне так и захотелось тут же все полить — наверное, так же, как моей матери прибрать у меня в «крысиной норе».

Она целеустремленно указывала мужчинам предметы мебели, и они были заняты. А я праздно стояла у окна и предавалась грусти. Домик с садом, счастливый брак, а главное — двое детей, вот что составляло когда-то мой жизненный план.

Между тем мама рылась в выдвижных ящиках и шкафах, победно извлекая оттуда то одно, то другое. Я с изумлением наблюдала, как она засовывает в сумку щелкунчика для орехов, который принадлежал Герноту. В моей рабочей комнате стояли три деревянных стеллажа, мама распорядилась погрузить их в фургон вместе с содержимым. До этого момента я была согласна с тем, что она руководит операцией, но на все остальное мне требовалось время. Как можно не раздумывая решить, что лучше: забрать ту или иную вещь или купить вместо нее новую?

Это поняла даже мама и предложила:

— Пока достаточно. Сейчас мы поедем в твое новое жилище, чтобы отпустить моих дорогих друзей. А всякую мелочь заберем потом на моей машине.

Ее дорогие друзья при разгрузке уронили витрину, так что ее шлифованные стеклянные дверцы разлетелись вдребезги. Мама не обратила на это никакого внимания: взбегая по лестнице, она не поспевала за своим любопытством, ей не терпелось провести первую инспекцию. Под конец осмотра она, удовлетворенная, вышла на балкон и глянула вниз.

— Какой красивый сад! А тебе можно им пользоваться? И вообще, что это за люди, у которых ты поселилась?

— Приличные люди, мама, действительно приличные. Их сын — мой ученик. На сад я не претендую, мне хватит и балкона.

Она достала портмоне и заплатила помощникам, я от себя добавила еще чаевые.

— Итак, приступаем ко второму рейсу! — скомандовала она. — Теперь мы вдвоем привезем остальное. Сегодня вечером по телевизору идет детектив, который я не могу пропустить. В семь самое позднее я должна быть дома.

В свои семьдесят лет мама была неутомима. Я устала уже сейчас.

— А нельзя ли организовать это иначе? Я поеду с тобой в Бад-Дюркхайм, потом заберу у тебя на пару дней машину и смогу без спешки выбирать, что взять, а что оставить. Кроме того, я хотела бы съездить в Мангейм для большой закупки, как-никак, с машиной этой будет удобнее, чем на трамвае.

Мама еще никогда никому не давала свою машину, но на сей раз она, к моему удивлению, согласилась. Даже такой небольшой переезд утомителен, но сама она ни за что не признается, что на сегодня хватило и ей.

— Но ты должна мне кое-что пообещать! Больше не прикидывайся из ложной скромности такой дурочкой, как во время развода! — сказала она. — Мужчина никогда не знает, сколько полотенец у него в шкафу, так что наступи себе на горло и ни в чем себе не отказывай! Когда я приеду в следующий раз, я хочу застать здесь уютное жилище, а не крысиную нору.

Только через два часа я вернулась из Пфальца. После многомесячной трезвости открыла бутылку дайдесхаймского рислинга, села за кухонный стол, набросала план всех четырех комнат и составила список дел на завтра.

На другое утро я уже собиралась вскочить на велосипед, как вдруг вспомнила, что на сегодня у меня есть машина. Стояла чудесная погода, моя новая квартира была насквозь пронизана солнцем, поскольку выходила окнами на две стороны. Кабинет был почти готов, поскольку здесь уже стояли стеллажи и письменный стол.

Мама прихватила и голубой китайский ковер, и он отлично сюда подошел. А вот картину маслом, которую она в последний момент велела своим длинноволосым друзьям упаковать в фургон, я, наоборот, терпеть не могла. Коровы у ручья, пережевывающие свою жвачку, хотя и достались мне от дедушки с бабушкой, но я бы предпочла, чтобы это полотно продолжало висеть у Гернота.

Затем мой взгляд упал на папки, которые мы вчера привезли, и я сразу увидела, что некоторые из них придется отвезти назад. Особенно толстый регистратор со всеми бумагами, касающимися домика. Счета за ремонт, за воду и газ, документы на прочистку дымохода, квитанции налога на землю и предварительная смета расходов на новую кровлю — все это я тщательно подшивала. Теперь меня не касаются также и страховки Гернота, и его больничная касса. Фотографии из отпусков были сгруппированы в трех других регистраторах, за которые я взялась первым делом. Правда, тут мне не удалось сдержать слез. Сотни отпускных фотографий я в течение нескольких лет наклеивала на черный картон, а к ним еще и открытки, маршруты поездок и заметки, а письма от знакомых по отпуску были тщательно рассортированы по годам. В принципе это были наши лучшие воспоминания. Тогда Гернот еще носил очки в темной роговой оправе, которые потом заменил на контактные линзы. Я медленно перелистывала страницы. С тех пор как мы разошлись, Гернот не добавил сюда ничего нового. Но напоследок я заметила, что ДРАГИНЬЯН-1999 подшит на самом верху, где ему совсем не полагалось быть.