Книга Чарльз Диккенс. Истории для детей - Чарльз Диккенс

— Я корплю тут с утра до ночи за гроши и ради чего?! — в дополнение к своим словам она стучала маленькими кулачками по столику, на котором было разложено шитьё, отчего старику становилось совсем страшно. — Иди спать! Не хочу тебя видеть, сорванец!

Её звали Дженни Рен, это странное создание с телом маленькой девочки и душой взрослой женщины. Лицо её, обрамлённое длинными белокурыми локонами, было бледным, если не сказать серым — от постоянного сидения дома и от болезни. И казалось, что к туловищу ребёнка приставили давно уже состарившуюся голову. Дженни Рен почти не ходила: у неё очень болела спина и ноги не слушались её. Старик, которого она только что так сурово отчитала, был её отцом. Когда-то он работал портным, но, став жертвой неуёмного пристрастия к алкоголю, давно уже почти ничего не зарабатывал. Иногда, очень редко, он приносил домой несколько шиллингов. Никто не знает, где он брал их и сколько из них он пропивал по дороге, но каждый раз старик покорно выворачивал свои карманы, отдавая их скудное содержимое требовательной хозяйке дома.

Звание «хозяйки дома» Дженни заслужила давным-давно, и все, кто знал её, без тени иронии называли девочку так и не иначе. Она занималась тем, что шила платья и наряды для своих клиенток, а клиентками её были куклы. Не подумайте только, что у Дженни было мало работы или работа эта была простой. Порой Дженни сидела ночь напролёт, потому что одной из кукол внезапно понадобилось выйти замуж, а для этого требовалось свадебное платье, у другой же умерла канарейка — и Дженни немедленно должна была сшить траурный наряд для похорон. Была у неё и клиентка с тремя дочерьми, и всем им Дженни шила наряды, да всё время разные. Эти куклы, они же такие модницы! Чуть только что-то вышло из моды, сразу подавай им новое!

Возможно, вы решите, что при такой работе Дженни Рен любила детей? Отнюдь. Сама она давно уже перестала быть ребёнком (и неизвестно, была ли она им вообще). Дети были для неё олицетворением всего бессмысленного и кричащего. Они без толку носились по улицам, не делая ничего полезного, они рвали и пачкали наряды, которые она с таким старанием шила, днями и ночами запертая в четырёх стенах. Несмотря на свой нежный возраст, кукольная швея была особой на редкость сварливого характера, и порой страшно было слушать, как Дженни распекала детей, бегающих на улице прямо перед окнами.

— Я бы собрала их всех и засунула в тёмный подвал той церкви, которая стоит у нас на площади! — частенько кричала она. — Заперла бы их там и в замочную скважину натолкала бы им перцу!

— Зачем же перцу?! — смеялась её подруга Лиззи, с которой обычно разговаривала маленькая хозяйка.

— Чтобы чихали и обливались слезами! — сварливо отвечала Дженни. — Будут знать, как заглядывать в чужие замочные скважины и кричать туда всякие обидные слова да передразнивать тех, кто с трудом ходит.

Лиззи улыбалась и обнимала свою маленькую подружку, которая была совершенно лишена простых детских радостей и из-за этого все время чувствовала непреодолимую пропасть, лежащую между нею и другими детьми.

Лиззи — красивая темноволосая девушка, которой было чуть больше двадцати, — жила в доме Дженни. Всякий, кто впервые видел, с какой любовью и лаской Лиззи расчёсывает длинные волосы маленькой хозяйки, был уверен, что видит перед собою сестёр. Но меж ними не было никакого родства: Лиззи просто снимала крохотную комнату на втором этаже. Почему она не нашла жильё в месте, более подходящем молодой приличной девушке, чем грязная и неблагополучная улица Черч-стрит? Сначала дело было в деньгах: не так давно Лиззи отправила своего младшего брата в школу, потратив на это все свои сбережения, и долгое время была вынуждена отказывать себе во всём, чтобы иметь возможность платить за его учебу и содержание. Потом она скопила немного денег и могла уже переехать в куда более приятное место, но, добрая душа, она полюбила Дженни и оставалась в её доме, потому что понимала, что малышка нуждается в ней как никто другой. Родителей у них с братом не было, они были бедны, но

Дженни Рен и Лиззи на крыше дома

как же хотелось Лиззи, чтобы её брат выучился и стал настоящим джентльменом! Сама-то она даже читала с трудом. Хотя, к чести девушки, за последнее время она сильно подтянулась в чтении. Для них с Дженни это было главным занятием, помимо работы: подняться на плоскую крышу их невысокого дома и, сидя на крохотном коврике, который был разложен около закопчённой дымовой трубы, вместе читать какую-нибудь книгу.

— Когда Чарли (именно так звали её брата) выучится, — частенько говорила Лиззи за ужином маленькой хозяйке, — он станет учителем. Вот тогда и мы с тобой заживём, как две леди!

— Он выучится и заберёт тебя, — отвечала Дженни тоном капризной матроны, — и ты меня бросишь. А если не он, так какой-нибудь жених однажды увезёт тебя, а я останусь одна.

С некоторых пор на душе у Лиззи было неспокойно. И было отчего. Её брат Чарли хорошо учился в школе и даже стал помощником учителя. Но то, что, с одной стороны, делает нас лучше, с другой — может изменить до неузнаваемости. Вот и Чарли изменился. Он забыл, откуда взялся он сам, и, поучившись с мальчиками из богатых семей, стал стыдиться своей бедной и необразованной сестры, которая души в нём не чаяла. С момента поступления в школу он только дважды виделся с ней, и оба раза — не дома, а на улице. Даже не передать, как это тяготило Лиззи, ведь брат был её единственным родным человеком на всём белом свете, да и, по правде сказать, он всегда был хорошим и добрым мальчиком.

Однажды вечером в дверь дома, где жили Дженни и Лиззи, постучали, и на пороге неожиданно появился Чарли, а вместе с ним пожилой мужчина, который держался чрезвычайно натянуто и оказался его учителем.

— Чарли, дорогой! — удивлённо воскликнула Лиззи. — Вот уж чего я не ожидала, так это увидеть тебя здесь! Я думала, что если ты захочешь повидаться, то пошлёшь за мной, и мы встретимся недалеко от твоей школы, как мы всегда это делаем!

По перекошенному недовольством лицу мальчика было видно, что он и сам не рад тому, что должен находиться в этом месте, да ещё и в компании со своим учителем. Учитель же представился и сдержанно сказал:

— Я попросил Чарли отвести меня в дом к его родным, чтобы познакомиться и посмотреть, как они живут.

При этих словах Лиззи сразу приобрела виноватый вид и засуетилась, как будто можно было скрасить неуклюжесть и бедность их жилища. Дженни какое-то время, не отрываясь от работы, следила за ней своими большими прозрачными глазами, а потом подняла голову и сказала властным голосом, в котором любой сразу узнал бы голос настоящей хозяйки дома:

— Присаживайтесь, господа! Простите, что я не встаю: у меня очень болит спина и ноги совсем не слушаются меня.

А после этого она завела с учителем разговор о куклах, о том, как сложно шить на них, да какие они капризные и как сложно снимать с них мерки, и разговор этот по своей витиеватости мог бы посоперничать с беседой в самом светском обществе. Она, эта болезненная девочка, и вправду была настоящей хозяйкой, и хотя дом её был совсем не так хорош, как кому-то хотелось, но это был её дом, и она гордилась им, принимая гостей.