Книга Тайга заповедная (сборник) - Тамара Булевич

Неизбалованный благами властей всех времён ивановский народ шибко тосковал по настоящей работе. Сверху кто-то в одночасье порушил колхозную жизнь Ивановки до основанья. Заново отстраивать другую никто не собирался. Председатель поссовета Таисия Тимофеевна Самгина, бывая у районного начальства, требовала сжалиться над умирающим селом, найти ему, наконец, доброго хозяина. Но нынешние гонористые олигархи объезжали неказистую, небогатую деревеньку стороной. Либо, приехав, и часу здесь не задерживались.

Однажды погожим летним днём село мигом облетела весть: какой-то господин в ненашенской шляпе да при здоровенном чёрном «Лэнд Крузере», напомнившем некоторым старожилам печально известного «воронка», остановился у прежней колхозной конторы. Вроде хочет колхоз возродить. Народ, от мала до велика, обступил его. Затихли, рты раскрыли, когда заговорил. Обрадовались: о людях радеет. Работа – она каждого уважаемым человеком делает. Самгина, после толково высказанных народу олигархом задумок, даже в ноги поклонилась:

– Давайте, господин Трахов, действуйте. Всем миром поможем. Пить бросим. Пупки, как бывало раньше, надорвём, но Ивановку опять в люди выведем.

Сам он умно хмурил брови, поддакивал. Наобещал перемен – выше конторской крыши и неожиданно предложил:

– У кого есть ваучерные залежные земли? Готов выкупить их для нового колхоза. Не стану торговаться. Не поскуплюсь. Смело называйте цену. Конечно, в разумных пределах, – и без конца вскидывая чёрные, вразлёт, густющие брови, тряс перед владельцами собственной земли тугими пачками денег. С зелёным отливом. Да ивановцам до них ли?! И русские давно позабыли, какие теперь в ходу, деньги-то. А Трахов при разговоре успевал откровенно до неприличности разглядывать Машеньку Кукушкину. От таких поглядов неловко делалось каждой стыдливой деревенской душе. Девушка не знала, куда глаза отвести. Лицо скромницы то заливалось лунным светом, то зарей вспыхивало. Такого позора Маша не выдержала и убежала домой.

Господин олигарх подозвал и представил своего юриста:

– Куплю-продажу земель чин-чином оформи. И сейчас же.

Тот без промедления приступил к исполнению прямых обязанностей, достав из кейса готовые бланки договоров и прочих бумаг. Пока хозяин строил планы про чудное преобразование Ивановки, юрист успешно завершил сделки. В них, ради нового колхоза, поручителем Трахова выступил поселковый совет. Таисия Тимофеевна и печать в договорах поставила. Только нужной суммы для расчёта у покупателя при себе не оказалось: закончилась рублевая наличность.

– Вот мой залог, – и вновь предъявил народу объёмистый сверток с пачками валюты в банковской обёртке. – Прошу поссовет принять его, пока на днях полностью со всеми не рассчитаюсь.

Председатель не глядя положила залоговые доллары вместе с гербовой печатью в переносной сейф.

Селянам такой жест хозяина показался убедительным. Они громко захлопали, как им показалось, порядочному, честному человеку.

– Кто сомневается, можем завтра утром всем вместе встретиться у Главы районной администрации, – предложил в заключение Трахов и пожал на прощание каждому присутствующему на сходке ивановцу руку.

– Да где там! На какие шиши им ехать-то? Зарплату который год в руках не держали, – сокрушалась радетельница о селянах Таисия Тимофеевна.

Багряный закат весело и беззаботно раскачивался на богатой кроне крутобоких, раскидистых берёз околицы, когда огромный «Лэнд Крузер» вплотную прижался к покосившимся воротам подворья Маши Кукушкиной.

И когда ранним утром бабы выгоняли коров в табун, стоял там же. А уж домой возвращались жутковатой машины не обнаружилось. Тогда многим показалось, что Ивановка как-то сразу посветлела. Больно уж чёрный он, крузер-то… С ним исчезла и любимица Машенька. Заперла дом на замок, и всё тут.

Вечером Бурёнку встречала ближайшая соседка и подруга её материи Клавдии Прасковья Никитична Соломина. Всю жизнь прожила она напротив Кукушкиных в большом почёте, коим в русских сёлах испокон одаривали умелых бабушек-повитух.

– Чо, небось, увёз хозяин-то нашу Машеньку в барские хоромы? Повезло девке, ай-ай, повезло, – словно сговорившись, пытали Проню об одном и том же нетерпячие, любопытные бабы, по правде сердечно радуясь за сироту.

Новый светлый день и другие последующие дни не принесли селу добрых новостей.

Прошли недели, месяц минул, но господин Трахов не объявлялся. Пропал бесследно. Первыми забеспокоились не состоявшиеся землевладельцы: «Не мошенник ли?!» Собрались в поссовете.

Федор Тулупкин, по жизни язвенник, не преминул подлить масла в огонь жадноватому Петру Давыдову:

– Ну, влип ты, батенька, в историю! Лопухнулся! Плакали твои дармовые гектары да сотки. Не жил богато, чо в гору попёр-то?!

Простоватый и доверчивый Прохор Сухов принялся защищать Трахова:

– Мало ли чего с человеком стряслось! А не знамши, уж клянёте в хвост-гриву. Знамо, плохой бы человек не стал нашему брату подмогу делать, на свой страх и риск колхоз сызнова создавать. Этот же, вишь, толково задумал, решился.

За время ожидания заблудшего где-то хозяина сошедшая на нет с лица Самгина от их речей всё громче ёрзала в кресле.

– Что бы, хоть одному из вас, продавцов-то, в крузер попроситься. Наутро в районе и прояснилось бы, кто он есть таков. Так нет! Пьёте-попиваете без продыху! Никак, окаянные, не напьётесь.

Решено было разузнать о месте нахождения Трахова, для чего его поручительница Таисия Тимофеевна отправилась в районную администрацию.

Вернувшись к вечеру, она вновь обнадёжила.

– Приезжал наш богатей к самому Главе. В тот же день ваши договора по закону оформили. Теперь Трахов стал хозяином купленных у вас земель. Начальство заверил, мол, как вернётся с Кипра, тот час приедет к вам для расчёта. Сказывают, очень спешил он за границу. Там жена сына ему родила. Первенца. А они, сыновья-то, на самом деле, отцам – счастье и гордость несказанные.

– Какая жена?! Какой первенец?! Тогда… где же Маша? – захлебнулись вопросами ивановцы. И Самгина о том же переживала. Раньше-то у Машенькиной матери лучшей подругой считалась. Но о девушке ничего узнать ей не удалось. Никто в райцентре их вместе с Траховым, либо её одну, не видел.

…Маша Кукушкина вернулась в село перед самыми родами. Совсем другая, вроде вовсе и не она. От прежней красавицы половины не осталось. Разве что, куда-то далеко провалившиеся глаза светились теми же необыкновенно бархатистыми васильковыми огоньками. Но селяне сразу приметили: не в себе она, не в себе… Помогали, чем могли. Кем-то замученная, истерзанная, до дна злодейски испитая, Кукушкина молчала, боясь смотреть на своих ивановцев. Из дома не выходила, а случайно через забор взглядом с кем пересечётся, тому вежливо кланялась и быстро пряталась в сенцах. Общались с больной Марией только Таисия Самгина да Проня. Так уж повелось у селян: что как прилипнет к человеку имя либо прозвище с детства, так и тянется за ним до погоста. Прасковью Никитичну иначе никто и не называл: Проня да Проня. Только школьная детвора и подворная мелкота, с помощью Прониных рук на белый свет без единой родовый травмы выскользнувшая, ласково величала её бабулькой. Она и Машеньку на свои руки приняла. Тяжелые были роды у подруженьки. Долго дитя спасала, чуть живую вытащила. Потом Клавдию едва выходила.