Книга Головастик и святые - Андрей Филимонов

На второй день они взяли мою голову и обмазали глиной. На третий день глина засохла, и тогда они сделали маску. На четвертый день они расстелили на берегу медвежью шкуру и раздробили камнями мои длинные кости. На пятый день они зашили осколки костей в шкуру, и получилась кукла, а на нее надели маску. Шестым днем куклу посадили в кибитку и повезли на север. Вместе с другими воинами славного племени, потерявшего в ту ночь силу. Как говорят китайцы: малое приходит, великое уходит. Еще по земле мы ехали, но под землю лежал наш путь. И наши кони плакали, когда их резали лесные недомерки.

Мы ехали долго, в молчании, не глядя друг на друга. Потому что, когда ты побежден и убит, слова не вернут тебе жизни и славы. Вот такая она, станция Правда.

20

– Головастик, мать твою, просыпайся!

Открываю глаза и вижу: Молодой Мафусаил, в тулупе, варежкой хлещет меня по морде, которая, что удивительно, вся заросла бородой. А лежу я вроде как в сугробе и ни хера моржового не соображаю почему.

– Что за нах? Откуда снег?

– Весна, – отвечает Молодой Мафусаил. – Ты долго спал. Пойдем.

Куда там «пойдем»! Ноги слабые подгибаются, как щупальца у кальмара. Хотел встать и тут же рухнул обратно на жопу.

– Не могу.

– Ложись в корзину.

Сам он стоял на широких лыжах, а рядом у него была плетенка, большая, как сундук. В такую лося запихать можно, не то что главу сельского поселения, отощавшего после зимней спячки. Я туда залез, Молодой Мафусаил кинул сверху запасной тулуп и потащил плетенку по снегу, пыхтя, но отвечая при этом на вопросы:

– Не, ты не умер, все нормально. Это место такое.

– Сколько я это… сны смотрел?

– Да не шибко. В августе ты залег, сейчас март кончается.

Я даже застонал. Это ж полгода Кочерыжка без моего надзора крутила хвостом! Мне теперь ее придется убить в профилактических целях. Она ведь, к гадалке не ходи, давала Кончаловскому все это время. Или, может быть, не давала? Я ее до конца не пойму, в смысле верности брачным узам и мне лично. Небрежным тоном интересуюсь, как там моя, сильно ли обижается, что я пропустил ноябрьские и Новый год?

– Обижается. Дома дожидается, – прогудел Молодой Мафусаил, и я сразу представил, какая у нас будет горячая встреча с применением холодного оружия.

– Почему я не умер? – спрашиваю слабым голосом. – Спал зимой в летней одежде.

– Медведь спит. Ничего.

– У него природа такая, у медведя.

– А ты откуда знаешь, какая твоя природа? – ворчит Молодой Мафусаил.

– Вот знаю. Две ноги, два яйца, один хер, одна культя, кило мозгов. Которых недостаточно для понимания ситуации.

– Я про это тебе потом расскажу. А сейчас мы торопимся, ждут нас в деревне.

– Нет уж, давай сейчас. А то мне, знаешь, диковато Лазарем в твоих санках ехать. Ты случайно не Христос?

– Ни в каком разе. Просто я в этом сне раньше тебя бывал.

– Ну так валяй рассказывай. Не томи душу.

И он, как пишут в священных книгах, отверз уста. Длинная получилась история. Под нее мы как раз добрались до Бездорожной, непутевой нашей деревеньки. Вижу, над школой флаг реет. Вот дела! Откуда взяли? Ни копья в бюджете, дров для школы купить не на что – какой уж там триколор! А бабы всегда жмотили свои тряпки, когда я их умолял соткать государственный символ.

Интересуюсь у Молодого Мафусаила, что за праздник у нас? Оказалось – выборá. Да не замухрыжные, а президента всея Руси. И как оно? Да хреново! Что так? У него фамилия, знаешь, какая? Путин. Ептить! Пропали мы. С нашими-то соседями за рекой, кто у нас за такую фамилию проголосует? Ноль процентов, ясен пень. А кому держать ответ, догадайтесь? Конечно, Головастику, который дрых во мху глубоком, как бурундук, и ни сном, ни духом, ни ухом, ни рылом не виноват. Но это у нас всегда без толку объяснять. Бери теперь в зубы протокол с позорным нулем голосов и чеши до района объясняться. Вон за тобой на снегоходе приехал избирательный член из районной комиссии.

Стою перед грозным членом навытяжку и ясно читаю свое будущее в его глазах, отражающих мою взъерошенную опухшую личность. Вернется он к себе, на рабочее место, и накатает телегу о том, что головастик сельского поселения Бездорожное керосинил всю зиму, не приходя в сознание, и пробухал, пьянь паровозная, результаты выборóв! Ну, думаю, и хер с ними. Судьба такая. Существую для других, а если разлюбят – исчезну.

Тут еще Ленин с безумными глазами подбегает и шепчет, дыша перегаром:

– Бандиты в Пудино ликуют. Праздник у них. А нам крышка!

Ответил ему значительно:

– Малое приходит, великое уходит.

Он, конечно, недопонял с перепугу. А вре мени объяснять не было – уходить пора. Еще заглянуть к Кочерыжке и обнять ее перед тем, как, посадив жопой на флагшток, выставят меня перед районным избиркомом в назидание другим головастикам. Протокол нашей встречи напишу отдельно, а сейчас, пока не забыл, расскажу историю Молодого Мафусаила.

21

Ага, приготовьтесь, сейчас он вам навалит вагон и маленькую тележку всякой хрени. Меня лично давно уже бесит вся эта лапша про чудеса. Я, конечно, понимаю. Секс, наркотики, сказки – без них в деревне не прожить. Позеленеешь с тоски. А собственно, чем я хуже Шахерезады? Тоже могу рассказать. Той зимой, что Вовка в соседней деревне развлекался с Нинкой Шляпиной, было и у нас чудо. Соседский единственный петух подох. А куры продолжали нестись, как заводные. Фантастика, да? Ладно, не буду задираться. Слушайте дальше Головастик FM. С ним не так скучно.

22. Москва, четвертый год первой пятилетки

Мальчика забыли на вокзале. У мальчика было имя. Но те, кто звал его по имени, внезапно исчезли. Их посадили в машину и куда-то увезли, обоих. Маму и папу. Папу и маму. Они только что купили билеты на поезд в далекий и счастливый Ленинград.

Было лето, каникулы, Москва, очередь в мавзолей. Площадь с тремя вокзалами, где папа обещал мальчику, что скоро они будут кататься на пароходе по реке Неве. Нет, папа говорил смешнее. На речном трамвайчике. После этих слов мальчик представил себе вишневый вагон, забавно прыгающий на волнах широкой серьезной реки. Такие вишенки и в его родном городе с перестуком колесным катались по рельсам.

Да, у мальчика был родной город, носящий имя. Чье? Кажется, Сталина. Наверное, это был Сталинград. Куда еще мог ехать летом с родителями советский мальчик-пионер, если не из Сталинграда в Ленинград? Из Сталина-бада – в Ленинакан? Вряд ли, вряд ли…

Враг ли, враг ли народа был его папа? А мама? Когда на площади у вокзала их забрала черная машина, в голове у мальчика появилось столько вопросов, целая стая, как будто его внезапно бросили в пруд с лебедями. Вокруг, куда ни глянь – выгибали шеи вопросительные знаки. Почему так? Где папа и мама? Кто эти люди? Что делать? Стоять и ждать? Плакать или нет? Враг ли? Враг ли? Враг ли?