Книга Есть, любить, наслаждаться. Еда. Путеводитель-травелог для женщин по ресторанам, кухням и рынкам мира - Лайла Демэй

Час тридцать минут. Треска уже прибыла, постоянная клиентура тоже. Fulton Fish Market, рыбный рынок, готовится к следующему раунду. Оптовики и покупатели скоро вступят в старую как мир борьбу в полном соответствии с законами рынка и капитализма. Предложение диктует цены, если только цены не диктуют спрос. Впрочем, в этот ранний час, когда начинают разворачиваться основные события, я плохо соображаю. Рыба уже на месте и ждет, мертвая, но словно живая, под ледяным покровом, с блестящей чешуей, горящим взглядом. Если я сюда приехала на такси, то рыба может воспользоваться самыми экзотическими видами транспорта. Один из продавцов шутит: «Моя рыба путешествует на JetBlue (название американской авиакомпании)». Моря и океаны всего мира поставляют сюда свою продукцию, хранящуюся в ящиках на складах полуострова Хантс-Пойнт на юге Бронкса. Здесь можно найти все или почти все: итальянскую дораду, греческих осьминогов, южноамериканского тунца, крабов из Нью-Джерси, креветок с острова Мэн, устриц с западного побережья, морского гребешка, пикшу…

Fulton Fish Market – это сто пятнадцать тысяч тонн проданной рыбы в год и 1 миллиард долларов годового оборота. Майкл Блумберг[24] его охарактеризовал как самый большой рыбный рынок страны и второй в мире после токийского. Роберт из Бруклина в бейсболке и с хитрыми искорками в глазах разделывает тунца на куски филе. «Этот прибыл из Вьетнама», – говорит он, улыбаясь. Роберт работает на рынке более тридцати лет. Ветеран Вьетнама, он не знал, чем заняться, когда вернулся домой в 1970-м. Ни специальности, ни работы. Но ему, сицилийцу по происхождению, на роду было написано заниматься рыбой. «Это самый большой и самый старый рыбный рынок страны. Но когда мы работали на Фултон-стрит, на юге Манхэттена, мне там нравилось больше. Хотя условия были такие, что никому не пожелаешь. Тяжеловато было. Рынок находился под открытым небом, и вкалывать приходилось каждый день, какая бы ни стояла погода. Летом, как только вставало солнце, нужно было перевозить тонны льда, чтобы сохранить рыбу свежей. Это был ад, но там было лучше».

Рынок погрузился в ностальгию. Его легендарная история неразрывно связана с Нью-Йорком того периода, когда в городе говорили с трансальпийским акцентом, а монополия на торговлю мерланом, ставридой и угрями была в руках мафии. Руди Джулиани, в то время занимавший пост прокурора города, начал судебный процесс против рынка, организованного по принципу кооператива, обвинив его руководителей в рэкете. Но если процесс и закончился обвинительными приговорами, трудно поверить в то, что сейчас все коренным образом изменилось.

Фрэнк, держа на плече огромный крюк, показывает мне всю подноготную рынка, объясняет обстоятельства и детали прохождения сделок. Своим крюком он цепляет покупателей (в символическом смысле, разумеется), а торгуется грубо и резко. Он прерывает свой рассказ. «Извините меня, – говорит он мне вежливо, хотя на клиента не стесняется повышать голос, и орет на покупателя с азиатской внешностью, пришедшего за товаром для сети китайских и японских ресторанов: – Что тебе еще нужно? Никаких возражений! Я тебе сказал, 3,25 доллара, за 3 доллара не отдам!»

С удрученным видом он поворачивается ко мне: «Покупатели – малосимпатичные люди, с ними часто приходится вступать в конфликты. Здесь мы видим капитализм в его самом неприглядном виде. Раньше каждый занимался только своим делом, а теперь приходится самому во все вникать и удовлетворять любую просьбу». И я, находясь здесь, начинаю понимать, насколько это тяжелый труд.

У каждого из шестисот пятидесяти рабочих рынка вид уголовников, физиономии персонажей из фильма Жоржа Лотнера, жестко высмеивающего нравы французского преступного мира. А может, все они являются прототипами фильмов Скорсезе с их бруклинскими «разборками»?

Биг Майк подзывает меня, показывая великолепные туши тунцов с упругой и розовой плотью. Тунец – это король в мире рыб. «Попробуй, ты ведь никогда не ела сырого тунца такой свежести. – И самурайским ножом он отрезает мне кусок размером с кулак: – Чувствуешь запах моря? Он ведь совсем не пахнет рыбой… Абсолютная свежесть».

Я проглотила кусок сырой рыбы, и ее вкус показался мне великолепным. Я заслужила похвалу. Ричард, его сосед по стенду, сказал: «Она только что съела сырую креветку». Еще одно очко в мою пользу! Скоро они будут меня почитать, как святую. Но должна сказать, что у меня не хватило духа убить это маленькое животное, которое все еще шевелило лапками, перед тем как попало ко мне в рот. Это Ричард приговорил ее к быстрой, а потому и наименее мучительной смерти, оторвав голову. Биг Майк обращается к своему помощнику Лиму, выходцу из Лаоса, филигранно разделывающему туши тунцов: «Вырежи ей кусок получше, чтобы у нее завтра было чем накормить семью. Это подарок от меня». – «О нет, Биг Майк, спасибо, большое спасибо, я не могу его взять, ты понимаешь, это неэтично, это идет вразрез с моими принципами…»

Говорить об этике в половине третьего утра с оптовиком, торгующим рыбой, вооруженным крюком, итальянцем по происхождению, живущим в Бруклине, такое же бесполезное дело, как и выдавать Тайгера Вудса[25] за идеолога полового воздержания. «Ерунда все это, оставь свои церемонии, выпей лучше стаканчик Jack Daniels (виски)», – машет он рукой. Наполовину пустая бутылка размером XXL переходит из рук в руки. Все, как один, работающие на рынке, вооружившись крюками и ножами, напоминающими скорее сабли, чем кухонные ножи, залпом вливают в себя стакан за стаканом. Вскоре их взгляд стекленеет, напоминая глаза несвежей рыбы. По моему мнению, законом должна быть запрещена разделка рыбы в состоянии опьянения. Три часа утра. Виски течет рекой. Глядя на все это со стороны, я думаю, что атмосфера пиршества не совсем здесь уместна. А если вдуматься, то в голову приходят самые безрадостные мысли. Но в этот день никто не отрезал себе палец и не нанес увечий, хотя у меня были все основания опасаться худшего.

Приехать в Fulton Fish Market на такси не проблема. Когда я объяснила шоферу, что еду на рынок, чтобы взять интервью, он пошутил, спросив меня: «Будешь рыб интервьюировать?»

Но найти такси в окрестностях рынка невозможно. Как сказал Биг Майк: «Fuggetabboutit»,[26] добавив: «Don’t worry aboutit».[27] Глен, один из подчиненных Бига Майка, единственный трезвый во всей этой развеселой компании, вызвался отвезти меня на Манхэттен. Это был приказ Бига Майка, отданный не только Глену, но и мне. Сопротивление бесполезно. Вопросы этики и морали здесь даже не возникают. А что касается кодекса чести, то на рынке к нему особое отношение. Сказано – сделано. На прощание расцеловались, условившись вскоре встретиться.

И когда Глен в шесть часов утра привез меня домой, безупречно свежий тунец продолжал издавать упоительный запах моря, и добавить ко всему вышесказанному мне было уже нечего.

Вертикальная ферма, утопия или реальность

Кукуруза на восьмом этаже, помидоры на девятом, салаты – на шестнадцатом. Все это sustainable – выражение, которое нужно понимать как «все экологически чистое, без какого бы то ни было содержания углекислоты, все растет, благоухает, зеленеет». Диксон Депоммье вынашивает эту идею вот уже на протяжении двенадцати лет. Выглядит сюрреалистично? При взгляде на его макеты можно подумать, что они являются декорациями к следующему фильму Джорджа Лукаса.[28] Однако мы находимся в Колумбийском университете, а не в студиях кинокомпании Lucasfilm. Один из них – архитектурный шедевр, представляющий собой вертикальную башню, в декоре которой превалируют стекло и зелень растений. Другой макет предлагает офисные помещения, вдоль стен которых выращиваются огородные культуры. Третья модель – это небоскреб, где чередуются ряды этажей с квартирами с рядами пустых этажей, сквозь стекла которых просматривается зелень.