Книга Отнять всё - Джейн Лителл

Тут раздался шорох колес по дорожке. Бабушка Таня ехала прямо туда, где я пряталась. Колеса остановились у земляничной грядки, и я услышала плач. Лежа в траве, на животе, так что сердце билось о теплую землю, я призадумалась. Ведь бабушка – взрослая. Она не хотела бы, чтобы я видела, как она плачет, и если заметит меня, то рассердится. И я лежала, сколько могла. А она все плакала. Потом мне пришлось сесть, чтобы перевести дух, и она, увидев, как из травы вдруг поднимается моя голова, вначале испугалась, а потом робко улыбнулась и поманила меня к себе. Я подняла книгу и мышку и побрела к ней. Таня взяла мою свободную руку в холодные ладони, слегка пожала и сказала:

– Не бойся, Хейя, милая. Слезы иногда нужны. Из них вырастает новая жизнь.

* * *

После гимнов и речей четверо мужчин, и среди них мой отец, понесли на плечах гроб из церкви. Они двигались медленно и с трудом. «Зачем нести его на плечах? – подумала я. – Гораздо удобнее держать руками…»

Мы шли за ними через кладбище до выкопанной в земле ямы. Кучка свежевырытого грунта напоминала человека, накрытого одеялом. Дедушка бросил на крышку Таниного гроба горсть земли. По его лицу катились слезы.

* * *

Я вернулась в магазин, забрала свой новенький комплект ключей, и сил у меня прибавилось.

Вернуть ключи на место оказалось еще проще, чем взять. Аиша такая же доверчивая дурочка, как и Кэти.

* * *

Вечером пришел Роберт. Он ездил в Нью-Йорк, навестить мать и сестру. Войдя, он протянул мне черную коробку, перетянутую роскошной серебристой лентой.

– Увидев, не мог не купить, – сказал он.

Я бережно распаковала подарок. Обернутое в плотную рисовую бумагу, там лежало длинное кимоно из черного шелка. Я развернула его.

– Очаровательно!

– Купил в антикварной лавке. Ему восемьдесят лет. Надень – посмотрим, как оно тебе.

И он помог мне надеть его прямо поверх одежды. У кимоно был большой плотный пояс и широкие рукава.

– Какая прекрасная ткань, – восхитилась я, проводя по ним рукой.

– Тебе очень идет.

– Оно прекрасно. Спасибо большое, Роберт.

– Пожалуйста.

Он обнял меня и стал гладить сквозь ткань кимоно. Потом запустил руки под него. Поднял мою блузку и стал поглаживать бедра. Просунул язык между моих губ, а руку – между ног. Поводил там пальцем, горячо дыша, а потом, оторвавшись от моих губ, вложил его себе в рот. Сомкнул вокруг него полные мясистые губы и медленно вытащил, пристально глядя на меня. Мне неприятно, когда он так делает, хотя я ни разу ему об этом не говорила и своего отвращения не показывала.

Я часто думаю, что Роберт по-деловому подходит к нашей сексуальной жизни. Дарит мне дорогой подарок и ждет в ответ качественного секса. Я тоже его использую. Он хороший любовник, и после близости я хорошо сплю. Это на несколько часов отвлекает мой разум. Хотя по-настоящему никогда не волнует – так, как было с любимым человеком.

* * *

Следующие два дня во время перерыва я сидела в машине на ее улице. Внимательно разглядывала дом. Мне не терпелось наконец проверить ключи и попасть в ее квартиру. На третий день няня вышла из дома вместе с коляской. Направилась она, по всей видимости, туда же – в тот квартал, к своему приятелю.

Мне точно известно, где именно находится квартира Кэти. Третий этаж, с левой стороны. Первый ключ, от уличной двери, подошел отлично. Бесшумно проник в скважину и повернулся с приятным щелчком. Я толкнула тяжелую дверь. Холл оказался больше, чем я ожидала, – некогда роскошный, а теперь обветшалый. Потолки – высокие, грязновато-кремовые. Вдоль одной стены стоял длинный стол с мраморной столешницей, на которой валялась кучка писем. Вид у них был сиротливый: измятые, с загнутыми краями, они словно ждали людей, давно отсюда съехавших или умерших…

Глядя на свое отражение в огромном не слишком чистом зеркале, я в очередной раз почувствовала, насколько изменили меня депрессия и сеансы у Арво Талвелы. Нет, это совсем не то лицо, которое любил Маркус.

Железная решетчатая дверь лифта открывалась и закрывалась с лязгом. Нужно запомнить. Я поднялась на третий этаж. Второй ключ также подошел идеально. Нажав на ручку, я медленно открыла дверь, ведущую в длинный коридор. Увидела кирпичного цвета дорожку на паркетном полу, лампу с красным абажуром на круглом столике, дальше – несколько дверей.

За первой была гостиная. Меня удивила тяжелая старомодная мебель. Сплошь инкрустированный орех. Узорчатый диван, простая лампа под тускло-золотистым абажуром с бахромой. Что за странная квартира…

Никаких следов Маркуса. Потом я нашла комнату, которая могла быть только его кабинетом. Прямо напротив гостиной: белый бесстрастный интерьер, простой, строгий. Книги, с безукоризненной аккуратностью расставленные на отличных полках. Я их осмотрела. Некоторые он получил от меня. На верхней полке я заметила свой самый первый подарок – альбом со снимками Эрмитажа. Я вынула его, раскрыла. На форзаце моя дарственная надпись с росчерками. За книгу я по тем временам заплатила немало. Потом я вернула ее на полку: Маркус заметит, если она окажется не на месте.

В середине комнаты стоял его рабочий стол с чертежной лампой сбоку. Я потрогала стоящий у стола высокий табурет. Деревянный, приятный на ощупь. Увидев у стены тумбу для чертежей, я подумала, что там, наверное, лежит и план нашего дома, дома, который мы с ним хотели построить. Я опустилась перед тумбой на колени и выдвинула нижний ящик. Мне ли не знать Маркуса. Конечно, он хранит проекты в хронологическом порядке: самые старые – в нижнем ящике, последние – в верхнем.

Большие листы были уложены с особой тщательностью. В нижнем ящике их точно не меньше двадцати. Я очень осторожно их вынула. Отлично помню, с какой маниакальной аккуратностью Маркус обращается со своими работами. Тот чертеж лежал в самом низу. Сколько лет я его не видела… весь исчеркан пометками. Положив лист на стол, я смотрела на чертеж нашего дома. Дома, который Маркус хотел построить для нас у моря, работа молодого и дерзкого архитектора.

Потом я вошла в старомодно обставленную кухню. Кругом щели, углы, полно видавшей виды бытовой техники. У плиты я заметила целую полку кулинарных книг. На подоконнике стояла большая керамическая подставка с облезлыми деревянными ложками разных форм и размеров. На двери висели два фартука. Значит, она часто готовит.

Рядом с кухней обнаружилась небольшая комнатка – ее, как я заключила, кабинет. Маркус никогда бы не устроил такого беспорядка. На маленьком столике рядом с ноутбуком валялись вперемешку ручки и бумажки. На книжных полках теснились книги и стопки бумаг. Тут же стояла переполненная корзина для мусора. В этой комнатушке мог уместиться только один человек. У меня не было ни сил, ни времени просматривать ее бумаги. В другой раз.

Уже выходя из кабинета, я заметила на внутренней стороне двери пробковую панель, увешанную фотографиями Билли. Кэти снимала, как он растет, с первых дней его жизни. Один снимок сделали еще в больнице: Билли лежал в прозрачном пластиковом контейнере со специальным браслетиком на руке. Были его снимки в ванночке и один во время кормления. У Кэти вид сонно-довольный, блузка распахнута. Наверное, фотографировал Маркус. Сам он был только на одном снимке. Он лежал на ковре, а Билли, в одном подгузнике, – у него на животе. Головку малыш держал высоко – на шее сзади образовались складочки – и смотрел на Маркуса, а тот, прикрывая ему спинку рукой, морщился от смеха. Я отколола снимок и положила в карман.