Книга Возможная жизнь - Себастьян Фолкс

– А как я пересеку демаркационную линию?

– На поезде.

– Но его же наверняка.

– Вы поедете не в вагоне. Под тендером. Машинист вам все покажет.

– Значит, кое-какие сочувствующие французы все-таки существуют.

– Железнодорожники в большинстве своем коммунисты. Нацистов они ненавидят. Приходите к шести в кафе на сортировочной станции. Спросите Бенуа. И прихватите зубную щетку.

Джеффри так и сделал, и вскоре его подвели к колесам паровозного тендера. Бенуа оказался коренастым краснолицым мужчиной с выглядывающим из-под комбинезона шейным платком в горошек; к полученному заданию он относился как к изящной, хоть и масштабной, шутке – не то над врагом, не то над самим Джеффри. Под баком для воды обнаружилось свободное пространство, достаточно большое, чтобы вместить лежащего человека; от наружного мира его закрывали деревянные щиты. Бенуа вручил Джеффри несколько досок, тот постелил их на раму, так что место, не имевшее иного явного назначения, превратилось в гроб-купе на одного пассажира.

– Dormez bien[9]! – ухмыльнулся Бенуа, и Джеффри уже не в первый раз задумался, так ли уж серьезно относятся французы к своему катастрофическому поражению и оккупации. Сквозь щели меж досками он различал рельсы и стрелки: те медленно пришли в движение, когда паровоз начал, пятясь, толкать состав; он переполз с запасного пути на главный, где рев репродукторов напомнил Джеффри о поездках в Лимож, к родным матери; затем раздался свисток начальника вокзала, шипение пара – машинист потянул рычаги на себя, поезд дернулся вперед, так что Джеффри стукнулся головой о раму шасси; еще одно, не столь резкое содрогание, к которому он успел подготовиться получше; другое, третье, и, наконец, поезд набрал скорость, и деревянные шпалы плавно заскользили под Джеффри.

Вот это дело, сказал он себе; какое-никакое, а приключение. Но почему-то азарт отсутствовал. Некоторое время он, глядя на днище водяного бака всего в нескольких дюймах, чувствовал себя запертым в страшном замкнутом пространстве; потом, обнаружив, что правая нога начинает затекать, повернулся на бок; впрочем, большую часть пути, около часа с лишним, Джеффри владело лишь ощущение нереальности – точно все происходило не с ним, а с кем-то еще.

Поезд сделал четыре остановки на станциях, потом пятую – в чистом поле. Джеффри услышал, как его позвали. Вылез с помощью Бенуа из своей неглубокой могилы, постоял в темноте у путей. Они находились в зоне оккупации, но вдали от немецких и французских полицейских; отсюда он мог ехать на паровозе вместе с улыбчивым Бенуа и его кочегаром. Паровоз снова набрал скорость, Джеффри посматривал на шкалы каких-то датчиков, измерителей давления и, вдыхая густой запах сосен, которыми поросла эта сельская местность, с трудом подавлял в себе нелепую ребяческую радость.

Выпив на станции немного вина с новыми друзьями, он подыскал сарай, в котором можно было поспать, перед тем как сесть поутру в автобус, чтобы проделать последний отрезок пути. Он встретился с главой «Барристера», передал сообщение и услышал, что в скором времени «Дантист» получит по Би-Би-Си шифрованные инструкции.

Джеффри попрощался и понял вдруг, что на какие-то мгновения оказался свободным человеком в оккупированной стране. Как бы ему получше уесть врага?

В течение двух лет Джеффри «курсировал», как выразился мистер Грин, между поросшими травой взлетно-посадочными полосами Англии и Франции. В процессе работы, состоящей по большей части в налаживании «контактов», он познакомился со многими французскими патриотами, считавшими, что Петен совершил ошибку, пойдя на формальное сотрудничество с немецкими оккупантами, но лишь малое число этих французов готово было взять на себя хоть что-то, кроме помощи с дальнейшими знакомствами. В Париже он встретился с пекарем, который в свое время помог взорвать электрическую подстанцию близ Ренна: в отместку немцы расстреляли двадцать пять горожан, и разгневанные жители прогнали из города и пекаря, и его товарищей-диверсантов. Немцы вели себя в зоне оккупации вполне безобразно; однако французские власти «свободной» зоны были не менее бдительными, а месть со стороны гражданского населения делала любую тайную операцию опасной вдвойне. Джеффри быстро усвоил: иметь дело с французской милицией или абвером тяжело и без вмешательства какой-нибудь мадемуазель Дюран, пишущей ложный донос на женщину, которая предположительно увела у нее любовника.

Джеффри участвовал в саботаже на фабрике под Клермон-Ферраном, организовал доставку оружия и припасов небольшим группам бойцов Сопротивления, созданным его службой, однако все это было, по словам Трембата, как слону дробина. А затем в сорок третьем немцы, спеша защитить южное побережье страны от союзных войск, укрепившихся в Африке, за одну ночь ликвидировали демаркационную линию и заняли всю страну. Одновременно они ввели во Франции закон об обязательном труде, согласно которому каждый молодой человек был обязан отправиться на работы на германские заводы, и Джеффри впервые удалось завербовать в Сопротивление значительное количество французов: лучше голодать в подполье, говорили они, чем надрываться на дортмундских конвейерах.

Все они, даже юноши, поставившие себя вне закона, преспокойно жили в ожидании некоего неведомого часа Х, некоего дня славы – но не Джеффри. Устав ждать, он даже почувствовал искушение вернуться в «мушкетеры» – они хотя бы понюхали пороха в Северной Африке. Секретная разведслужба Британии, соперничая с организацией Джеффри, стремилась создать еще большую сеть, члены которой, насколько он мог судить, просто-напросто сидели у всех на виду в местах не самых безопасных и вместе пили кофе.

Поэтому, когда в мае он встретил двадцатипятилетнюю брюнетку Жизель (настолько же Жизель, насколько сам он был Пьером Ламбером), жар ее нетерпения привел Джеффри в восторг. Она была связным ячейки «Барристер» и повстречалась там с другим агентом, которого и описала новому знакомцу. Он произвел на нее впечатление, тот «ростбиф». Очень большой – она руками показала какой, – он настаивал на том, чтобы все делалось «по прописям» (хоть и не мог сказать ни по каким, ни кто их составил); каждое утро подолгу разминался, никак не мог поверить, что в Ландах нет ни одного поля для гольфа, а по-французски говорил с удручающим акцентом.

– Mon dieu, – сказал Джеффри. – Je le connais. C’est[10]Крошка.

– Comment?[11]

– «Minuscule». Il s’appelle «Minuscule»[12].Крошка.

Жизель явно недоумевала, но Джеффри объяснил, что это такой английский юмор. Затем они перешли к обсуждению разработанного Жизель плана. Ранним утром в среду с товарного двора станции Монтобан должен был отправиться в Центральный массив товарняк с продуктами. Конечным пунктом его назначения был ни больше ни меньше как старинный курортный город Виши, по бульварам и паркам которого солидно прогуливались члены марионеточного правительства Франции.