Книга Возможная жизнь - Себастьян Фолкс

– Надеюсь, не в авиацию, – сказал отец и взглянул в небо. – Нет, они, конечно, дьявольские храбрецы и прочее, но…

– …больше нескольких недель не живут, – закончила мать.

– Нет, не волнуйтесь. Это войска нерегулярные.

– Диверсанты? – спросил отец.

– Не совсем. В подробности я вдаваться не могу. Но скоро я отправлюсь во Францию.

– О, саботаж! – догадался отец.

– А куда во Францию? – оживилась мать.

– Пока не знаю.

– Я бы тоже хотела поехать. Je voudrais bien voir[7].

Миссис Тальбот вздохнула и откинулась на спинку кресла. Где-то еле слышно гудел одномоторный самолет, возможно, «Спитфайр», подумал Джеффри. Учебный полет, надо полагать, стартовал с одного из травянистых аэродромов Суссекса. Даже странно: эти самолетики, что ежедневно сражаются с люфтваффе, защищая цивилизацию, издают такой странно мирный звук – словно жужжание далекой пчелы в жаркий послеполуденный час.

С мгновение трое обитателей маленького семейного дома вглядывались друг в дружку, и Джеффри показалось, что время остановилось, что все летние дни его детства вместились в этот миг: медленные дни, когда солнце пылало на кирпичах деревенской богадельни, на ее клумбах огненных георгинов и желтофиолей, за которыми ухаживали старики в шерстяных кофтах; на вспененной воде под мостом у церкви – воде, в которую он, упав на береговую траву, окунал ладони, чтобы охладить их, и плескал ею себе на лицо; на дороге, по которой он, возвращаясь из школы домой, проезжал на велосипеде мимо домиков сельской больницы и видел, как в дремотное послеполуденное время из ее открытых дверей, откуда чуть слышно доносились звуки радио, выкатывают на травку пациентов в креслах-каталках.

И вот шасси «Лизандера» коснулось земли Франции – ночью настолько темной, что любой состоявший на секретной службе офицер оперативного планирования лучшего и пожелать не смог бы. Маленький самолет прошел ниже зоны действия береговых немецких радаров и летел, не набирая высоты, еще полчаса, прежде чем Джеффри почувствовал, как колеса коснулись травяного поля. Самолет резко остановился, так что Джеффри отбросило назад на спинку кресла.

– Благодарю вас, леди и джентльмены, – сказал пилот, услышав, как пассажиры расстегивают кресельные ремни. – Мы приземлились в пункте назначения. Пожалуйста, не забудьте ваш багаж.

Джеффри и еще один агент, женщина, выбросили сумки на траву и спустились по приставленному к борту боковому трапу. Из полудюжины посадочных огней остался только один – в лесу за полем, где Джеффри и его спутницу приветствовали безмолвными рукопожатиями, после чего они разошлись каждый в свою сторону. Заправившийся топливом «Лизандер» уже разворачивался к ветру, собираясь на взлет.

Проснувшись следующим утром в деревенском доме, последнем на шедшей от центральной площади улочке, Джеффри быстро умылся и побрился, а затем сошел вниз. Одет он был, как и положено коммивояжеру, – все вещи французской выделки, не считая брюк, с которых спороли английскую этикетку, пришив взамен французскую. В кармане лежала пачка сигарет из «капральского» табака – слово «caporal» теоретически предполагало, что сырье качеством повыше простого «soldat», хотя, на вкус Джеффри, табак все же был пугающе крепким. Что же до броской булавки для галстука лионского производства, то данный штрих приходилось признать довольно удачным. Пьер Ламбер, как его теперь звали, торговал кровельными материалами.

Хозяйка дома предложила ему подобие завтрака – перестоявший кофе, вчерашний хлеб с остатками джема, но без масла. Джеффри находился в так называемой свободной зоне, которой французам дозволялось управлять самостоятельно, без присмотра немцев; ясно было, впрочем, что на столе указанная свобода сказывалась не лучшим образом. Интересно, думал Джеффри, не лучше ли живется в зоне оккупации, обитатели которой имели хотя бы нелегальный доступ к тому, что немцы доставляли туда своими самолетами. Он поел под недобрым взглядом хозяйки, проглотив все полученное и благоразумно не попросив добавки. Женщина оказалась не такой гостеприимной, как рассчитывал Джеффри, сколько-нибудь приметной благодарности за то, что он рисковал своей жизнью ради ее соотечественников, не выказала, не было произнесено ни приятных слов, ни тостов за свободу patrie[8]. Джеффри понял, что она видит в нем лишь человека из одной из пугающе многочисленных организаций, вторгшихся в ее тихую деревенскую жизнь.

Примерно за час он дошел до ближайшей деревни, в которой имелась железнодорожная станция, откуда отправился поездом в городок, где должен был встретиться с руководителем ячейки «Дантист», англичанином, известным Джеффри лишь под кодовым именем «Ален». Ехать мимо полей, поросших низкорослыми каштанами и дубами, оказалось сущим удовольствием: поезд только раз остановился – пополнить запас воды на каком-то полустанке; окна вокзального здания были забраны серыми ставнями. Здесь до Джеффри донеслось пение птиц, исполненное с таким ликованием, точно немцы все еще оставались заперты за Рейном. По дороге он читал французский роман и репетировал воображаемый разговор, в ходе которого объяснит офицерам французской либо немецкой службы безопасности, скольких превратностей исполнена жизнь коммивояжера. «Да, конечно, ездить приходится помногу. Я так скучаю по Элен, это моя жена, по нашему малышу Лорану. На фотографии взглянуть не желаете?»

По-французски Ален говорил с акцентом, который Джеффри определил как вулвергемптонский, а вид имел беспокойный и подавленный. Он объяснил, что несколько дней назад вишистская тайная полиция схватила радиста ячейки, его близкого друга.

– Не знал, – сказал Джеффри.

– Ну, откуда ж вам знать, – ответил Ален. – Передать эту новость было некому. К тому же они и рацию забрали.

Необходимо, сказал Ален, связаться с другой ячейкой под названием «Барристер», работающей в зоне оккупации неподалеку от Бордо; нужно попросить их отправить в Лондон просьбу прислать нового радиста и рацию.

– Поэтому я хотел бы, чтобы вы съездили в «Барристер». Срочно.

– Но ведь для этого существуют связные! – Джеффри ожидал, что ему поручат взорвать электростанцию, заложив, как его учили, взрывчатку под генератор. – Разве мы не можем попросить сочувствующего нам француза доставить сообщение или отправить письмо?

Они сидели в опрятной комнате пригородного домика, служившего конспиративной квартирой. За окном шла жизнь – такая же, наверное, как и много лет назад: почтальон ехал на велосипеде, у входа в лавку беседовали женщины, красноносый мужчина читал газету в баре, лошадь тащила телегу в поля. Отсутствие автомобилей придавало этой жизни облик не просто мирный, но словно вневременной.

Ничего нет хуже «сочувствующих» французов, – ответил Ален. – Вам известно, сколько служб безопасности, французских и немецких, противостоит нам? Четырнадцать. Все следует делать своими силами. И никогда ничего не записывать.