Книга Милый недруг - Джин Уэбстер

В честь открытия столовой у нас было мороженое с бисквитами. Так хорошо видеть этих ребятишек не запуганными и не вялыми, что я назначаю призы за веселость для всех, кроме Сэди Кэт. Она барабанила по столу ножом и вилкой и пела «Входи в чертог наш золотой».

Помнишь ли ты вдохновенный текст над дверью столовой — «Господь накормит и напоит нас»? Мы закрасили его и прикрыли зайчиками. Учите, если хотите, такой легкой вере нормальных детей, у которых есть семья и дом, но человеку, которого, возможно, ждет скамейка в парке, нужна более воинственная вера.

«Господь дал тебе руки, голову и широкий мир, где ты действуешь. Пользуйся этим как следует — и у тебя будет все. Пользуйся этим плохо — и ты будешь нуждаться». Вот наш девиз, и то с оговорками.

Сортируя наших детей, я избавилась от одиннадцати. Благословенный Государственный Союз Благотворительных Учреждений помог мне пристроить трех девочек в очень милые семьи, одну даже удочерят, если она понравится. А она понравится, уж об этом я позаботилась. Она — премированный ребенок нашего приюта, послушная и вежливая, с локонами и улыбками, как раз такая, о какой мечтает каждая семья. Когда усыновляющие родители выбирают себе дочку, я присутствую при этом и так волнуюсь, точно участвую в неисповедимых намерениях судьбы. Какая мелочь может перетянуть чашу весов! Ребенок улыбнется — и его приняли; чихнет — и семья пройдет мимо.

Трое из наших старших мальчиков поступили работать на фермы. Один — далеко на западе, на ранчо. Молва гласит, что он станет ковбоем, будет воевать с краснокожими и охотиться на страшных медведей, хотя мне кажется, что он будет мирно жать пшеницу. Он уехал настоящим героем, под завистливыми взглядами двадцати пяти маленьких мальчиков, которые со вздохом вернулись к безопасно монотонной жизни нашего приюта.

Пятеро других отправлены в подходящие для них заведения. Один — глухой, другой — эпилептик, остальные три — почти идиоты. Как они попали к нам? У нас воспитательное заведение, и мы не может расходовать наши драгоценные силы на дефективных детей.

Сиротские приюты вышли из моды. Я намерена создать школу-интернат для физического, нравственного и умственного развития тех, чьи родители не могут о них заботиться.

Сиротки — это общий термин, многие из наших детей совсем и не сироты. У большинства есть один упорный и надоедливый родитель (или родительница), не желающий отказаться от своих прав, так что я не могу отдать их на усыновление. Но остальным жилось бы гораздо лучше в любящих приемных семьях, чем в самом образцовом заведении, какое я могла бы создать.

В своих путешествиях ты, наверное, встречаешься с кучей хороших людей; не можешь ли ты всучить хоть кому-то из них ребенка, лучше — мальчика. У нас очень много лишних мальчиков, и никому они не нужны. Вот и говори после этого о женоненавистниках! Они ничто перед мужененавистничеством усыновляющих родителей. Я могла бы поместить тысячу девочек с золотыми кудрями и ямочками на щеках, но хороший живой мальчуган, от девяти до тринадцати — совершенно неходовой товар. По-видимому, всем кажется, что они вечно возятся в грязи и царапают красное дерево.

Как ты думаешь, не могли бы мужские клубы усыновлять мальчиков «на счастье»; их можно поместить в тихие, добрые семьи, а в субботу, после обеда, их забирали бы члены клуба. Они возили бы их на футбол или в цирк и возвращали, когда мальчик им надоест, как возвращают книги в библиотеку. Это — прекрасное воспитание для холостяков. Вечно твердят, что девиц надо готовить к материнству. Почему же не готовить к отцовству? Пусть лучшие мужские клубы возьмутся за это. Пожалуйста, убеди Джервиса распространять эту идею в разных клубах! А я уговорю Гордона заняться этим в Вашингтоне. Они оба — члены такого множества клубов, что мы бы пристроили, по меньшей мере, дюжину мальчиков.

Вечно замотанная мать 113-ти,

С. Мак-Б.

Приют Джона Грайера.

18-е марта.

Дорогая Джуди!

Я приятно отдохнула от 113-ти материнских забот.

Как ты думаешь, кто вчера ввалился в наше мирное жилище? Мистер Гордон Холлок, по дороге в Вашингтон вознамерившийся возобновить свои заботы о народе. По крайней мере, он сказал, что по дороге, но я вижу по карте, висящей у нас в первом классе, что мы — ровно на 100 километров в сторону от его пути.

И рада же я была! Он — первый луч света или, вернее, внешнего мира с тех пор, как я здесь, в заключении. И он привез такую массу тем для беседы! Он знает всю подноготную происшествий, о которых читаешь в газете; насколько я понимаю, он — центр, вокруг которого вращается Вашингтон. Я всегда знала, что он далеко пойдет, есть в нем какое-то обаяние, ничего не скажешь.

Ты не можешь себе представить, как я ожила — я точно вернулась в свой мир после какого-то изгнания. Должна сознаться, что я тоскую по ком-нибудь, кто болтал бы такие же глупости, как я. Бетси каждую субботу уезжает домой, а доктор, хотя и разговорчив, страшно логичен. Гордон же — из той жизни, к которой я принадлежу: клубов, моторов, танцев, спорта и вежливости. Это ничтожная, глупая, нелепая жизнь, если хочешь, но она — моя, и я скучала по ней. Служение обществу великолепно, увлекательно, интересно, но как же оно скучно на практике! Боюсь, что я не рождена, чтобы выпрямлять пути[5].

Я пыталась показать Гордону наш приют и заинтересовать его младенцами, но он не захотел и взглянуть на них. Он уверен, что я поступила сюда, чтобы досадить ему, — и прав. Ваше сладкое пение не сманило бы меня с пути легкомыслия, если бы Гордон не расхохотался при мысли о том, что я смогу управлять приютом. Я приехала сюда, чтобы доказать ему, и вот теперь, когда я могу что-то представить, он, негодяй, не хочет смотреть.

Я пригласила его к обеду, предупредив о телятине, но он сказал: «Нет, спасибо» — и прибавил, что мне нужна перемена. Мы отправились в Брэнтвуд, в ресторан, и поели омаров. Положительно, я забыла, что их едят.

Сегодня в семь часов утра я проснулась от бешеного звонка. Звонил Гордон с вокзала, перед отходом вашингтонского поезда. Он сокрушался и извинялся, что не хотел взглянуть на моих детей. Вообще-то он любит сирот, сказал он, он только не любит, когда они мешают мне. Чтобы доказать свои добрые намерения, он пришлет им мешок орехов.

Я так ожила после этого маленького развлечения, точно у меня были настоящие каникулы. Да, часок-другой веселой болтовни лучше подкрепляет меня, чем целый литр железа и горсть стрихниновых пилюль.

За Вами два письма, chere madame[6]. Уплатите tout de suite[7], а то я не буду Вам писать.