Книга Испить до дна - Елена Ласкарева

В их жилище был только один недостаток — отсутствие электричества. А свечками хозяйка пользоваться не позволяла — боялась пожара.

Но скажите на милость, к чему двум влюбленным нужен свет? Особенно душными, непроглядно-черными южными ночами, когда смутно белеет во тьме прохладная простыня, а два разогретых солнцем тела неистово прижимаются друг к другу...

Правда, возвращаясь поздно вечером из молодежного бара, они не раз плутали в темноте, натыкаясь то на забытое во дворе ведро, то на собачью конуру...

Хорошо еще, пес был смирный и ласковый, испорченный многими поколениями курортников. Он ластился ко всем подряд, тихо повизгивал, выпрашивая колбасу, совершенно забыв о своих обязанностях сторожа...

Один день незаметно сменял другой... Они были бесконечно длинными и одинаковыми, словно время пошло навстречу Алениным желаниям «остановить мгновение» и стало неимоверно растягивать каждую секунду...

Лежишь на пляже, уткнувшись носом Алику в плечо, пересыпаешь в ладонях беловатый песок... И текут мгновения, уходят сквозь пальцы... час... второй... А глянешь на часы — пять минут прошло.

Кажется, что давным-давно сбежала Алена из Москвы, от родительской опеки, а посмотришь в календарь — неделя всего...

Жизнь у них была неспешная, монотонная и однообразная... Но другой и не хотелось. Разве счастье может быть «однообразным»? Да и впечатлений, несмотря на кажущуюся монотонность, было столько, что на целую жизнь хватит.

Другие женщины за весь свой бабий век, наверное, не слышали столько нежных слов, сколько Алик шептал Алене в эти нескончаемые летние ночи.

И конечно же другие никогда не знали того упоения, которое охватывало ее, когда его руки будили в ней чувственность, и Алена ощущала себя настоящей женщиной, прекрасной и желанной...

А разве могут так смотреть на своих подруг другие мужчины? Разве сравнивают их с Афродитой, рожденной из пены морской, когда она выходит на берег мокрая, осыпанная солеными брызгами?

Его обожание передавалось и всем окружающим. Поджарые чернявые крымские парни провожали недвусмысленными взглядами белокожую блондиночку, а загорелые местные девчата не находили себе места от зависти — им бы такую прозрачную нежную белизну!

Правда, через несколько дней Аленина кожа набухла красными волдырями и начала лохмотьями сползать с плеч.

Тогда Алик густо намазал ее на ночь сметаной... а потом, дурачась, сам же и слизал «лекарство».

Его язык был горячим и шершавым, а ласка причиняла боль... но странно: на следующее утро от ожогов не осталось и следа.

— Вот что значит грамотно зализывать раны! — смеялся Алик.

И ей казалось, что так будет длиться вечно. Московская жизнь осталась где-то далеко, в другой, выдуманной жизни. А в этой, настоящей, было только море, солнце, ее любимый, да еще рисунки...

Но разве родители могли смириться с тем, что их беспечная семнадцатилетняя дочь наплевала на институт и исчезла в неизвестном направлении?

Ох, плохо Алена знала своего отца...

Егор Иванович напрасно стал адвокатом — ему бы следователем быть.

Это он понял, что звонок был междугородним. Это он отправился в институт и так ловко ухитрился навести справки и расспросить ребят, что постепенно из разрозненных слов и фактиков стала выстраиваться четкая картина: красивый юноша Алик, срезавшийся на экзамене по живописи в день Алениного исчезновения... черноморский загар, запомнившийся всем девочкам... и наконец — кем-то вскользь упомянутый крымский город Феодосия...

Выстроив всю эту информацию в цепочку, Егор Иванович тут же отправился на самолете в Симферополь. Затем он пересел в душный автобус и, трясясь по крымским дорогам, кипел справедливым негодованием.

Он ни секунды не сомневался, что моментально отыщет Алену.

Прямо с автостанции он отправился в милицию, сообщил, что его несовершеннолетнюю дочь обманом увез сюда развратный прохиндей... Далее следовали точные фамилия, имя и отчество Алика... Предъявил Аленин паспорт с фотографией и потребовал объявить общекрымский розыск.

И конечно же столичному адвокату местные власти пошли навстречу.

Судьба до поры до времени оберегала влюбленных. Они очень долго умудрялись не сталкиваться с папашей, хотя и ходили по одним и тем же улицам южного города.

К тому же «подкармливаемый» парой художников пляжный милиционер вообще смотрел сквозь пальцы на какой-то «розыск», а остальные просто не признали бы в пухлощекой девочке с паспортной фотографии похудевшую от счастливых бессонных ночей, покрытую ровным золотистым загаром Алену.

Да, за столь короткое время она стала не похожа сама на себя.

Так ведь и жизнь ее теперь стала совсем другой.

Никогда раньше Алена не рискнула бы надеть такие откровенно короткие шорты и маечку, едва удерживающуюся на тонких бретельках. И никогда прежде ее походка не была такой свободной, нарочито шаркающей, с гулко хлопающими по пыльным пяткам открытыми «сланцами».

Однажды отец увидел ее издали около входа на городской рынок, но... не обратил внимания, пристально вглядываясь в толпу в поисках «своей» Алены.

А похудевшая девчонка с кое-как подоткнутыми под огромное сомбреро патлами ничего общего с его приличной девочкой не имела.

Так что пока невидимый ангел—хранитель разводил их в разные стороны, отводил отцовские глаза от беспечной пары молодых людей, ловко прикрывал эту парочку от пристальных взоров доблестной милиции.

Егор Иванович начал отчаиваться и решил подкрепить поиск дочери некоторой суммой, перекочевавшей в карманы начальства местных стражей порядка. И их рвение усилилось прямо пропорционально количеству купюр.

Наконец-то участковые принялись методично обходить частный сектор и расспрашивать хозяев о постояльцах.

— Это утро было таким ясным... По небу плыли легкие перистые облака, похожие на редкие белые мазки кистью...

И хотя солнце уже вовсю светило в окно летней кухни, просыпаться совсем не хотелось.

Накануне они, как обычно, загулялись за полночь, а потом до самого рассвета ненасытно познавали «науку страсти нежной»... И жесткий деревянный топчан казался им пуховым ложем...

Чьи-то шаги по сухой потрескавшейся земле замерли рядом с их пристанищем. Хлипкая дверь дернулась от мощного удара, и служивший запором железный крючок сорвался с петли...

Спросонья Алена крепко обхватила Алика и прижалась к нему.

Из сладкой эйфории сна ее вырвал громкий, такой знакомый голос:

— Вот они!

Егор Иванович закрывал собой узенький дверной проем. Несмотря на жару, он парился в добротном костюме...

Его дочь, его милая послушная девочка валялась совершенно голая на смятой простыне с каким-то «цыганом»... Она и сама превратилась в цыганку, бродяжку, опустилась, переступила черту...