Книга Близкие люди. Мемуары великих на фоне семьи. Горький, Вертинский, Миронов и другие - Игорь Оболенский

Моя дочь Саша училась у его сына. Он преподавал в том же Суриковском институте, где и отец.

— Сколько лет вашей даче?

— Папа купил этот домик за два года до смерти. Мне было десять лет. Помню, он говорил мне: «Ты не представляешь, что значит для меня, прожившего столько лет за границей, кусок собственной земли».

— Чем вы занимались тут, когда Александр Николаевич был жив?

— Катались с Настей и соседскими ребятами на велосипедах. Или ходили за грибами. Мы ведь с сестрой большие грибницы. Один раз отправились в лес, гуляли часа четыре, но так ничего и не нашли. Насте было десять, мне — одиннадцать с половиной. Возвращаемся грустные домой. Вдруг — сильный ливень. Мы спрятались в канавку, а там — огромные подосиновики. Мы буквально обезумели от счастья. Помчались домой, схватили ведра, наполнили их грибами и под дождем понеслись обратно…

Мамочка, ты к нам? Знакомьтесь — моя мама.

* * *

Этого я не ожидал никак — по дорожке, ведущей из дома к столику, за которым мы сидели, направлялась сама Лидия Владимировна. Я и не знал, что вдова Вертинского тоже находилась в этот момент на даче. Да и знай я, все равно не решился бы попросить ее об интервью.

И вот Лидия Владимировна неожиданно решила присоединиться к нашему разговору. Или, может, она просто захотела посидеть на свежем воздухе? Тем более, что от жасмина шел такой аромат, что я то и дело склонял к себе цветущие ветки щедрого куста.

Как бы то ни было, на всякий случай я лихорадочно принялся вспоминать все, что мне было известно о Лидии Вертинской.

Увы, особым богатством знаний похвастать я не мог. Знал только, что родилась в китайском Харбине, так как отец работал на Китайско-Восточной железной дороге. После того, как родитель умер, переехала с матерью в Шанхай, где в одном из кафе и познакомилась с Александром Вертинским.

Когда в 1943 году вернулась с матерью, мужем и дочерью Марианной в Советский Союз, снималась в кино. Одна из самых ее известных работ в кино — птица Феникс из сказки «Садко».

Вот, пожалуй, и все мои знания о Лидии Владимировне.

А Вертинская уже приблизилась к нам. Выглядела она, кстати, превосходно. В черных брюках и белом жакете больше напоминала стильную морскую курортницу, отдыхающую на даче, нежели главу большого семейства, включая внуков и правнуков.

«Мама, это Игорь, он журналист. А это, Игорь, моя мама, Лидия Владимировна», — представила нас друг другу Марианна Александровна.

Мы поздоровались. Лидия Владимировна присела рядом с нами, но вопросов ей я решил не задавать. По крайней мере, пока.

И снова обратился к Марианне Александровне.

— Не страшно вам было по четыре часа по лесу бродить? Вы же совсем маленькие были.

— Мы ничего не боялись. Времена же совсем другие стояли. У нас и собак никогда не было, только кошки. У меня и сейчас вон какой кот красивый. Перс Григорий. Когда ему было два с половиной месяца, он решил спрыгнуть с крыши. Когда я услышала, как он скользит своими когтями, то так испугалась, что бросилась немедленно спасать его. Мама держала меня за ноги, а я, высунувшись из окна, схватила его за ухо и вытащила с крыши.

Лидия Владимировна, до этого с улыбкой слушая рассказ дочери, решила поддержать разговор.

Л.В. — Знаете, наш Григорий придумывает для себя такие места… У нас есть камин, который сейчас уже не действует. Так Григорий любит там лежать. Мы смотрим телевизор, а он как бы норке сидит и наблюдает за нами.

— У вас всегда была живность?

М.В. — Постоянно были кошки. В Париже у отца жила собака Долли, которой он даже посвятил стихотворение. Папа обожал Долли, она прожила у него пятнадцать лет. Когда в Париже они заходили в кафе, то папа садился на один стул, а Долли на второй. «Вы будете бриошь?» — спрашивал отец. Долли гавкала в ответ. Она съедала булочку, и они отправлялись гулять в Булонский лес. Но после того, как у Долли появились щенки, собака заболела — детеныши искусали ей грудь. Ее смерть стала для отца огромным ударом. И он зарекся больше не заводить собак. Папа обожал Долли и посвятил ей стихотворение.

Это неважно, что Вы — собака.

Важно то, что Вы человек.

Вы не любите сцены, не носите фрака,

Мы как будто различны, а друзья навек.

Вы женщин не любите — а я обожаю.

Вы любите запахи — а я нет.

Я ненужные песни упрямо слагаю,

А Вы уверены, что я настоящий поэт.

И когда я домой прихожу на рассвете,

Иногда пьяный, пли грустный, иль злой.

Вы меня встречаете нежно-приветливо,

А хвост Ваш как сердце — дает перебой…

(отрывок из стихотворения Александра Вертинского, сочиненного в Нью-Йорке в 1934 году)

С тех пор мы держали только кошек. В детстве у нас была кошка Фаншетта. Помню такую картину — мама вяжет, а Фаншетта ворует у нее нитки и заплетает их вокруг ножек старинного стола, украшенного вензелем Наполеона. Папа купил этот стол в Ленинграде и очень им гордился. Наблюдая за всем этим, отец рассказывал нам с Настей сказку о коте Клафедроне и кошечке Фаншетте, в которую этот кот был влюблен. Клафедрон работал на заводе имени Микояна…

Л.В. — Да, и вместо зарплаты получал там печенку. Но вскоре он выловил на заводе всех мышей и его за ненадобностью сократили. С горя кот уехал в Сибирь.

М.В. — У папы всегда были такие социальные сказки.

Л.В. — В Сибири Клафедрон встретил Фаншетту, у них завязался роман, и они вместе вернулись в Москву. В одном из писем детям Александр Николаевич писал «Когда вы поедете в Анапу, кот с Фаншеттой тоже будут там. Только они будут купаться не в море, а в песочке. Потому что коты не любят воду».

— Чем Александр Николаевич занимался на даче, когда приезжал сюда?

М.В. — Папа отдыхал. А маме пришлось взяться за строительство, так как дача находилась в жутком состоянии. Родители послушали плохих людей и купили полуразрушенный дом. При этом отец заплатил за него огромные деньги — 160 тысяч рублей. Все, что он успел заработать. В 1955 году это было целое состояние. Поэтому когда через два года он умер, мама осталась совсем без денег.

Л.В. — Александр Николаевич замечательно говорил, когда с него сдирали такую сумму: «Знаешь, Лиля, таким образом они хотят отыграться на мне за всю революцию».

…И сидишь целый день на террасе,

Озирая свой «рай в шалаше»…

Так немного терпенья в запасе,

Ничего не осталось в сберкассе,