Книга Сердце бога - Анна и Сергей Литвиновы

– Генерала фамилию я точно не знаю. Но, наверное, она, как и дочери его девичья, – Старостин. А адрес я наизусть помню, он простой. Кутузовский проспект, дом ***, квартира ***. Вилен с Лерой там и живут.

– А кто еще присутствовал на вечеринке?

И она перечислила: был, разумеется, муж Гали Владик Иноземцев, а также его товарищ по институту – зовут Радием Рыжовым, он лейтенант, служит где-то на полигоне, но в Москву приехал в длительную командировку. И еще некто Флоринский, довольно пожилой инженер-конструктор, старший товарищ Владислава и Радия. (Елизавета Семеновна тогда не записывала их имен – она все впитывала в себя обострившимися чувствами, каждую деталь – и рассказывала пятнадцать лет спустя, в семьдесят четвертом году, что все до донышка помнит.) Радий и сейчас продолжает проживать дома у Флоринского, в соседнем поселке Подлипки, только адреса она не знает, но муж, Владик Иноземцев, вроде знает его домашний телефон.

Разговор Елизаветы Семеновны с Галей прервался приходом ее мужа Владика. Галина представила их, и бабка Лиза заметила, как он смутился и напрягся, когда узнал, что она мама Жанны. Пытаясь скрыть свои недавние слезы и растерянность, его юная жена захлопотала, разогревая мужу на печи картошку, и даже достала из заоконного ящика (холодильника в доме не было) пару приберегаемых для него сосисок. Владик скрылся за ширмой переодеться – жили они в одной комнате, и спальное место отгораживалось от «гостиной» матерчатым занавесом. Но едва он вышел, бабка Лиза приступила с расспросами теперь к нему. Она готова была нарушить все правила вежливости и этикета, лишь бы узнать правду, что произошло с дочерью.

– Владик, скажи теперь ты: как погибла Жанна?

Молодой человек метнул растерянный взгляд на юную супругу:

– А вам разве Галя не рассказала?

– Рассказала. Но я хочу услышать твою версию.

– Очную ставку, что ли, проводите? – усмехнулся, скривившись, Владислав.

– Я хочу узнать правду.

Иноземцев, краснея, волнуясь и запинаясь, начал рассказывать. Его изложение совпадало с тем, что говорила Галя. Совпадало точь-в-точь, один в один. Слишком похоже – в лексике, малых деталях – и оттого усиливало эффект неправдоподобия. Елизавета Семеновна поняла в тот момент, что истины ей в этом доме не добиться. Она отказалась от чая и тем более ночлега, сухо попрощалась с хозяевами и поспешила на станцию.

Зима в ту пору пришла ранняя, под ботиками чавкала грязь и мокрый снег. На станции оказался телефон-автомат, а в кошельке прабабки счастливым образом завалялись пятнадцатикопеечные монеты. Напоследок она взяла у Иноземцевых домашний телефон Флоринского и теперь ему позвонила.

– Слушаю, – ответил глухой мужской голос.

Елизавета торопливо представилась и сообщила, что хотела бы встретиться, поговорить. Быстро добавила, что находится неподалеку, на платформе Болшево, и готова прямо сейчас подъехать.

– О чем говорить? – сразу охрип голос на другом конце провода.

– О смерти моей дочери.

– Я все рассказал в милиции и в прокуратуре.

– Но я ее мать! Вы понимаете?!

На добрую минуту повисло молчание. Елизавета Семеновна даже дунула в трубку и несмело проговорила: «Алло?» Она не знала, что ее собеседник в это время буквально корчится от стыда за свое вранье и колеблется: может, плюнуть на все? На все угрозы? И рассказать несчастной матери правду? Но затем проклятый инстинкт самосохранения взял верх, и Юрий Васильевич произнес:

– Извините, сейчас я, к глубокому сожалению, занят.

– А завтра?

– Увы, меня в Москве уже не будет. Я уезжаю на полигон.

– У вас сейчас проживает Радий Рыжов?

– Временно – да.

– А могу я поговорить с ним?

– Извините, но его в настоящую минуту нет дома.

Елизавете Семеновне захотелось крикнуть в трубку, что они все убийцы и она их ненавидит, но проклятое хорошее воспитание взяло верх, она сдержалась и просто повесила на рычаг тяжелую трубку.

После приема, который ей оказали в Болшеве и Подлипках, баба Лиза сделала для себя два вывода: первый – со смертью дочери и впрямь дело нечисто. И второй: действуя в лоб, она ничего не добьется. Идти в дом к генералу, где погибла Жанна, и задавать вопросы напрямки не годится. Надо действовать окольными путями, применять военную хитрость. Но как? Сердце ее разрывалось от горя, и она не могла ничего придумать.

В гостинице «Мечта» ей отвели койку в номере на шестерых. Она приехала, легла, завернулась в одеяло с головой и стала думать. И не заметила, как уснула. Сны снились сладкие – такое с ней уже бывало в войну: чем тяжелее наяву, тем слаще погружаться в объятия Морфея.

Утром Елизавета Семеновна, толком ничего не придумав, решила поехать на Кутузовский проспект, к дому, где проживал генерал, а там – действовать по наитию. Имелась в женщинах нашего рода черта, которая не давала Спесивцевым возможности жить спокойно и счастливо, в объятиях любимых мужчин: то были прямолинейность и чистосердечие. Вот и тогда Елизавета Семеновна не нашла ничего хитрее, чем прийти в квартиру Старостиных, причем в рабочее время. «Там будет прислуга, – размышляла она, – а прислуга всегда недолюбливает работодателей», – последнюю мысль прабабка почерпнула из советских книг и фильмов, потому что последние сорок лет никакой прислуги не только не имела сама, но и не встречалась с нею.

Несмотря на фешенебельность дома на Кутузовском, никто его вроде бы не охранял: ни консьержей, ни железных дверей в подъездах, ни кодовых замков – при советской власти подобное практиковали только в самых важных домах типа высотки в Котельниках, где в парадных сидели привратники. В тихом дворе росли прутики-саженцы. Прогуливались дамы с детишками, стояла пара-тройка частных «Москвичей» и «Побед».

Елизавета Семеновна беспрепятственно вошла в подъезд, поднялась на лифте, позвонила в нужную квартиру – и расчет ее оказался правильным: дома находилась прислуга. Дверь распахнулась на длину цепочки, выглянуло старое востроносое личико в платочке: «Вам кого?» – остренькие глазки смотрели подозрительно и недружелюбно.

– Это квартира Старостиных?

– А что это вы выспрашиваете? Чего вам надо?

– Вы, наверное, Варвара? – сделала заход с другой стороны бабка Лиза.

– Предположим. И что?

– Тогда вы должны были знать мою девочку… – вздохнула гостья.

– Какую еще девочку?

– Жанну Спесивцеву. Она погибла здесь, в этой квартире.

– Эвона как!

Дверь резко захлопнулось. Раздался звук запираемого замка. Потом лязгнул засов.

– Вы что? – изумилась незваная гостья.

– Идите, гражданка, отседова! – раздался голос из-за двери. – И не приходите больше!

Что оставалось делать бедной, бедной бабке Лизавете? Упорство было еще одним ее доминирующим жизненным качеством. Именно оно, упорство, вкупе с огромным трудолюбием, позволило выжить в войну – да и в довоенные, и послевоенные годы. И потому сейчас она решила наперекор всему: не уйду, пока не поговорю с хозяевами. Пусть с генералом, пусть с супругой, или с дочерью, или с зятем. А лучше со всеми вместе. Сперва Елизавета Семеновна думала посидеть во дворе на лавочке, дождаться. А потом сообразила: подъезд-то огромный! А она никого из семейки в глаза не знает. Не видела ни разу, даже на фотографии. И тогда она приняла решение устроить засаду в парадном. Подоконники широкие. Можно даже сидеть. И она будет видеть всякого, кто выходит на этаже из лифта или станет подниматься по лестнице.