Книга Женщина, квартира, роман - Вильгельм Генацино

Я наклонился к Линде и спросил:

– Это не первый ваш рок-концерт?

Линда засмеялась и втянула губами пену с края бокала.

– Вы уже знаете, что напишете про этот вечер? – поинтересовался я.

– Так, приблизительно, – сказала Линда, – про сборища такого рода можно много чего выдумать.

Мы засмеялись.

– Может, нам уйти? – предложила Линда.

Вскоре мы покинули стадион. Не было еще и десяти, и мы решили пойти в одно местечко, куда захаживали коллеги Линды. Проходя мимо городского управления школьного образования, Линда призналась, что работает над романом. То есть, сказала она, я не написала еще ни строчки. Я только каждый день думаю о том, как мне лучше всего начать.

– А вы знаете, о чем будете писать?

– Слава богу, да, – сказала Линда. – Материал – мое плавание на фрахтовом судне из Бремерхафена до Нью-Йорка, я проделала это два года назад. В течение всего перехода через океан, двенадцать дней и ночей, меня преследовал один матрос. Он непременно хотел со мной переспать, а у меня не было на то ни малейшего желания. Я пустилась в это плавание только ради того, чтобы пробыть двенадцать дней на корабле и увидеть потом Нью-Йорк.

– Вы были предоставлены сами себе или должны были работать?

– Я работала стюардом, другим способом мне в Нью-Йорк было не попасть – нет у меня таких денег.

– А что такое стюард?

– Обслуживающий персонал, подавальщик на судне, – сказала Линда. – Я обслуживала команду, утром и вечером. А этот матрос думал, если я утром подаю ему кофе, а вечером ставлю перед ним тарелку с супом, он может запросто затащить меня ночью в свою койку.

– А потом? В Нью-Йорке?

– В Нью-Йорке было самое ужасное, – сказала Линда. – Я никак не могла от него отвязаться. На Нью-Йорк было всего три дня, после чего судно возвращалось назад. Но и эти три дня он неотступно ходил за мной по пятам. И все хотел пойти со мной в какой-нибудь отель. А я никак не могла решиться убежать от него, мне ведь в Нью-Йорке все чужое, и я там совсем не ориентируюсь. Отчасти я даже была рада, что рядом со мной мужчина, потому что я боялась ходить одна по городу. На мою беду, он это быстро понял, только совершенно неправильно истолковал.

– А как же обратный путь, он как прошел?

– Невыносимо, – сказала Линда. – Чем дольше длилась эта охота на меня, тем меньше он понимал, что это закончится ничем. Под конец он просто применил силу, схватил меня прямо на кухне. А у меня в руках была в этот момент сковорода, я его и стукнула ею по голове.

– Вам надо немедленно засесть за роман, – сказал я.

– А с чего начать?

– Со сковородки, – засмеялся я. – Нет, наверное, с работы помощником кока, нет, пожалуй, с Нью-Йорка, а может, лучше с этого матроса и с того, что вы его не любили, нет, знаете, начните лучше с вашей матери.

– С моей матери?

– Она ведь наверняка была против вашей затеи отправиться на фрахтовом судне через океан.

– Да, это правда, – сказала Линда.

Остаток пути мы молчали. Заведение называлось «Под зеленым деревом» и находилось в северной части старого города. Эта была обыкновенная пивная с высокими потолками и прокуренными стенами. Зал был набит битком. Даже в самых темных углах сидели за маленькими столиками люди и беспрерывно говорили. У стойки слева практически не было ни одного свободного места. Линда направилась к какому-то мужчине (я, не отставая, за ней). Мужчине на вид было между сорока и пятьюдесятью, я уже однажды видел его при выполнении редакционного задания. На нем был однобортный темно-коричневый костюм, удивительно гармонировавший с цветом стен. У него была маленькая узкая голова, и он курил дорогие сигареты марки «Ориент». Его звали Кальтенмайер, Вольфганг Кальтенмайер. Линда представила меня, Кальтенмайер повернулся ко мне и заказал для меня пиво.

– Господин Кальтенмайер пишет плутовской роман,[4]– сказала мне Линда.

– Тебе обязательно надо сразу все выболтать, – сказал Кальтенмайер в шутливом тоне и поднял бокал.

Я тогда понятия не имел, что такое плутовской роман, но в тот момент это было совсем не важно. Второй раз за вечер я встретил человека, который пишет роман. Невольно возникло чувство причастности к чему-то очень значительному. Кальтенмайер опирался локтями на стойку и говорил хорошо поставленным голосом опытного в литературных делах человека. Он говорил, уставившись взглядом на бутылки и бокалы позади стойки, и ему нравилось, что по обеим сторонам от него были люди, которые его внимательно слушали. Я заметил, что для Линды Кальтенмайер был непререкаемым авторитетом, очень важной для нее персоной. Он говорил теперь о перипетиях сюжета, по которым развивался его роман. Я отметил про себя незнакомое слово и решил завтра утром обязательно посмотреть, что это такое. Через двадцать минут Кальтенмайер ушел в туалет. Линда сказала, что он ее коллега и работает в экономическом отделе. При этом она добавила, что я ни в коем случае не должен расспрашивать его об этой стороне его деятельности. Я спросил – почему? Но в этот момент Кальтенмайер вернулся. Он сделал затяжной глоток и сказал, что видит свое место где-то посредине между Жан-Полем[5]и Арно Шмидтом,[6]в тех традициях. Имя Жан-Поля я уж как-то слышал, а вот Арно Шмидта еще нет.

– Только так, как это продемонстрировал Арно Шмидт, – сказал Кальтенмайер, – и можно сегодня еще писать плутовской роман.

Линда кивнула и поближе придвинулась к Кальтенмайеру. И хотя он, по-видимому, был немного пьян, все его фразы оставались четкими и весьма выразительными. И Линда, и я, мы слушали его до полуночи. После этого я заказал такси и счастливый поехал домой. Пока я ехал, меня не покидало твердое убеждение, что я познакомился в этот вечер с двумя писателями, о которых скоро заговорит весь остальной мир, все те, кому не довелось соприкоснуться с ними, оказавшись в столь же благоприятных обстоятельствах.

Начальник отдела кадров торгово-коммерческой фирмы засунул меня на несколько недель в учетно-регистрационный отдел. Работа, которую мне предстояло там выполнять, была самой примитивной из всех, какие только были на фирме; не говоря уже о том, что с учетом особенностей моей ситуации самой подходящей для меня. Из-за ставшей в последнее время чрезмерно напряженной ночной жизни репортера трех газет я был очень благодарен фирме за спокойный дневной ритм работы в конторе. Каждый день поступали горы копий счетов, транспортных накладных, описей, телексов, бухгалтерских расчетов, платежных ведомостей, сведений о наличии товаров на складе, сообщений об убытках и материальном ущербе и различных запросов – все это следовало разложить в алфавитном порядке по соответствующим папкам или, наоборот, найти искомый документ. Я работал вдвоем с фрау Кифер, очень спокойной тридцатилетней женщиной. Наши столы стояли рядом, под прямым углом, и мы легко контактировали друг с другом. Вместо слова «телефон» фрау Кифер употребляла ставшее уже анахроничным в этом смысле слово «связь». Прокурист с кнопкой звонка на крышке стола не имел в этом отделе никаких прав. Фрау Кифер не злоупотребляла моим положением ученика и не использовала меня как мальчика на побегушках или своего слугу, напротив, она иногда спрашивала меня, не принести ли мне чего из столовой и не может ли она что-нибудь сделать для меня. Она часто приходила в темно-красном костюме и белой блузке, застегнутой по самое горло. Много раз на дню она оглядывала себя и каждый раз удивлялась, как сильно растолстела после беременности. При этом она производила радостно и нараспев различные возгласы, всегда оканчивавшиеся вздохами. Фрау Кифер разрешалось также (вероятно, потому что в этот отдел никогда не заходили клиенты) приводить с собой на работу ребенка. Обычно по вторникам и пятницам между стеллажами с папками карабкалось и ползало дитя двух с половиной лет и издавало забавные звуки. Фрау Кифер глядела при этом на меня с особым ожиданием, пытаясь понять, испытываю ли я такое же удовольствие, как и она, от усилий и кряхтения ее малыша. Фрау Кифер радовалась предстоящей коллективной вылазке за город и своему очередному отпуску, в который она собиралась отправиться вместе со всей своей семьей. Она была замужем за рабочим с химического завода, он частенько заходил за ней после работы. Завидев его, она тут же отдавала ему на руки ребенка, не умолкавшего ни на минуту и беспрестанно лопотавшего что-то свое, и глядела при этом на меня, тая от блаженства, что я вижу, как она передает ребенка отцу. Уже через несколько дней я заверил ее, что печатаю на машинке отчеты о деятельности профшколы фирмы. На самом деле под прикрытием работы в учетно-регистрационном отделе я писал часть своих статей. Фрау Кифер хотя и была для меня начальницей, но не имела привычки внезапно вставать со своего места и обходить меня со спины или, что еще хуже, специально нагибаться, чтобы посмотреть, что я там делаю. Из-за одного случая мой авторитет в ее глазах значительно возрос. Я принес начальнику экспортного отдела копию таможенной декларации. В тот момент, когда я покидал кабинет шефа, отделенный от остального помещения стеклянной перегородкой, с одним из его подчиненных, господином Ридингером, случился сильный эпилептический припадок. До этого я имел лишь смутное представление о том, что такое падучая болезнь, сейчас же воочию увидел, как тело господина Ридингера за несколько секунд скрутили судороги и он упал со стула. Худосочный шеф отдела и коренастый господин Шефер вскочили со своих мест и попытались удержать руками катавшегося по полу Ридингера, но у них из этого ничего не получалось. Шеф сделал мне знак, чтобы я помог им и чтобы мы втроем успокоили господина Ридингера. Я отупело кивнул и склонился над бьющимся в судорогах человеком. Он лежал на боку скрюченный, я перевернул его на спину и сел ему верхом на грудь. Затем разогнул коленями плечи. Одна из сотрудниц села ему на ноги, секретарша шефа навалилась на его левую руку, господин Шефер – на правую. Подбежала телефонистка, смяла в руках белый носовой платок и сунула его как кляп в рот господину Ридингеру Два раза мне показалось, что я не смогу удержаться в позе наездника на груди у господина Ридингера, такие сильные исходили от него толчки. Но через пару минут судороги начали заметно ослабевать. Телефонистка вытащила изо рта кляп, я слез с его груди с ощущением выигравшего скачки ездока. Сотрудница конторы принесла думку и подсунула ее под голову господина Ридингера. Я уже хотел уйти, но шеф отдела сказал: «Останьтесь, пожалуйста, еще на какое-то время, судороги могут повториться». Но этого не случилось. Секретарша шефа расстегнула господину Ридингеру ворот рубашки и ослабила ремень на брюках. Я сел на стул и стал смотреть на лицо господина Ридингера. Я впервые видел такое: застывшая маска, словно это труп, мертвенная бледность, синие губы. Господин Ридингер не был мертвым, только абсолютно обессиленным и потому спал этим сном мертвеца. Сотрудница отдела два раза провела тыльной стороной руки по его лицу. Вокруг его неподвижного тела образовалось нечто вроде почетной вахты, охранявшей его сон, из четырех сослуживцев, двух учеников и шефа отдела. Примерно через десять минут сомнамбулического сна господин Ридингер издал стон. Потом попросил воды. Мне казалось, эта почетная вахта могла бы длиться хоть целый час. Так прекрасно было вслушиваться и всматриваться в беспомощные и растерянные лица живых, стоящих вокруг натурально кажущегося мертвым тела. Но вот господин Ридингер подтянул колени и встал на ноги. Он извинился и сел за свой стол. Через несколько часов, незадолго до окончания рабочего дня, он появился в нашем отделе с бутылкой шампанского в руках и поблагодарил меня. Фрау Кифер даже встала, преисполненная уважения ко мне. Она еще в обеденный перерыв прослышала о случившемся. Когда мы снова остались одни, она сказала: