Книга Григорий Грег «Капли крови» - Ярослава Лазарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А мне больше нравится сидеть в своей комнатке, укрывшись от внешнего мира, и писать. Это такое блаженство отдаваться своим фантазиям! И никто мне не нужен!
Вчера поздно вечером написал интересное, на мой взгляд, стихотворение. Назвал его «Ссора». Это по следам нашей размолвки с одной девушкой. Не хочу называть ее имя. Зина меня с ней познакомила, решила, что это отвлечет меня от ее персоны, и я забуду. Девушка так мила, что и правда, я поначалу даже увлекся. Но уж очень она капризна и любит поскандалить на пустом месте. Дальше общаться мы вряд ли будем. Однако я ей благодарен за то, что появилось это стихотворение».
Твои слова, как гром: «Ну все! Пока!»
И солнце вниз упало за луною.
Уходишь прочь… Взорвались облака,
дождь льется вверх… Я следом за тобою
иду и вижу спину… Вот висок…
И часть щеки… Ко мне ты повернулась!
Остановилась… Взгляд твой так далек.
Но все он ближе! Ты мне улыбнулась…
И сразу все вернулось на места.
Дождь льется сверху, гром гремит как нужно,
над головой рядами облака,
луна и солнце разбежались дружно.
И мир вернулся прежним и простым.
А ты так близко! Губ тепло – наградой…
Гроза исчезла. Всполохом цветным
взметнулись в небо полукружья радуг.
Ты не права! Молчишь? Ну что же…
Ты посмотри на облака!
Плывут, парят… И так похожи
на нежный белый пух. Пока
не потемнеют, не сгустятся,
не соберутся в кучу туч
и злой грозой не разразятся…
Как ты! Ах, нет? Ты – солнца луч?!
Сияешь, греешь и искришься?
Но ты же гаснешь! И с чего,
с чего ты так мгновенно злишься?!
Ты так меняешься легко.
Так я не прав? Досадно, больно,
несправедливо! Но стерплю.
Взгляд в небо подниму невольно.
На облака смотрю. Люблю…
* * *
Из дневниковых записей 20-х годов XX века:
«Ходили с ребятами в кузню. Этот шум горна, огонь, раскаленный металл – все это меня жутко взволновало. Моя нервная система моментально возбудилась, откликнулась, и, придя домой, в пять минут написал вот это стихотворение».
Меч выкован. Стремится острие
коснуться плоти, поиграть в сраженьи.
И облачком дыхание легко
туманит блеск зеркальный отраженья.
И рукоять захвачена рукой,
и тяжесть, пробудившая угрозу,
взята в ладонь. Сверкающей дугой
взмах вверх и вниз. Изрезан только воздух.
Доволен Мастер. Опускает меч
на мягкий бархат цвета алой крови.
Его рука, готовая иссечь
не только воздух, разжимаясь, ноет.
И взгляд, прощаясь, медленно скользит
по длинной стали, по узору ножен.
Меч совершенство ковки сохранит,
но он готов и Мастеру не нужен.
* * *
Из письма Ладе:
«Мне кажется, что я сейчас так жалок. Кто я? Бедный заводской рабочий! Да, я пишу стихи, но меня не издают. Иногда выступаю в клубе, мои стихи нравятся местным барышням, но ребята их не одобряют, считают, что я слишком ударился во всякие мещанские переживания и никому ненужные философские рассуждения.
Меня выручает лишь то, что к поэтам относятся снисходительно, считают нас этакими чудиками, поэтому мне многое сходит с рук».
В мае – только маяться!
Ветер будто пьян.
Меж цветов шатается,
шаловлив и рьян.
Воздух словно пенится
запахом цветов,
ароматом стелется
в рое лепестков.
Небо улыбается,
синевой дразня.
В мае только маяться…
Ты смеешься зря!
Говоришь: «Наверное,
все сошли с ума.
И поэты – первыми.
Вот она, весна!»
И зачем ты дразнишься?
Взгляд не опускай.
Как с любовью справишься,
раз колдует май?
К себе не приглашаешь,
и в гости не идешь,
невольно отдаляешь
и снова вдруг зовешь.
То ласково, то строго
ты говоришь со мной,
то позовешь в дорогу,
то убежишь домой.
Закроешь плотно двери,
рассердишься опять,
и долгие недели
меня не хочешь знать.
Но вдруг приходишь снова
с улыбкой: ты прости.
И робость разговора
о том же – о любви.
Тебя не понимаю,
как наяву я сплю.
И все тебе прощаю
и все, любя, терплю…
* * *
Из дневниковых записей 20-х годов ХХ века:
«И охота Зине так надо мной издеваться! Не понимаю! Хотя подозреваю, что это она не понимает моей сущности. Поэта вообще редко кто может узнать до конца, словно какая-то невидимая стена между мной и другими людьми. Раньше я был уверен, что все такие же, как я, так же страдают без меры, любят до умопомрачения, захлебываются сильнейшими эмоциями. Но сейчас думаю, что многие люди вполне обычно живут и умеренно чувствуют. И в этом их сила. Зина, она именно такая – «массовая», и, благодаря обычности своей натуры, смотрит на меня свысока, считая меня чудиком, «не от мира сего», слабаком, за которым нужно приглядывать. И стихи мои ей чужды, ничегошеньки она в них не видит…»
Как обмануть умеет внешность,
искусно прикрывая суть,
как обольщает нас успешно,
пытаясь в свой обман втянуть.
Чарует взглядом, гладкой кожей,
улыбкой милой и простой,
с улыбкою Джоконды схожей
намеком тайны вековой.
Чарует вьющейся небрежно
пушистой прядкой у виска,
ресниц движеньем безмятежным,
как взмахи крыльев мотылька;
красивым лбом, высоким, белым,
изгибом шелковых бровей,
манерой говорить несмело
и мягкой плавностью речей;
фигурой стройной и изящной,
походкой легкой и живой —
всей этой яркой настоящей
природной внешней красотой.
И обмануться так несложно,
она так дивно хороша…
