Книга Навеки твой - Даниэль Глаттауэр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только теперь она открыла глаза. Взгляд Ханнеса ее успокоил. Он выглядел подавленным от осознания вины, словно нерасторопный школьник, в очередной раз сделавший что-то не так.
— Ты всегда так неистово целуешься? — возмутилась Юдит.
— Нет, это… это… это… — С третьей попытки он закончил фразу на умоляющей ноте:
— Это потому, что я так сильно тебя люблю, просто не знаю, что нашло.
— О'кей, аргумент принят. Но это не повод, чтобы ты тут же проглотил меня с потрохами, — произнесла она. Ханнес смущенно улыбнулся, а глаза засверкали фейерверком.
Юдит: ты должен брать меня нежно, я — тонкий фарфор. Она игриво постучала пальцем по его кончику носа. Ханнес мягко приложил свои руки к ее щекам. Почему ты дрожишь? Он: я очень хочу тебя. Она: ты хочешь со мной переспать? Он: да. Она: ну так действуй. Он: да. Она: но свет пусть останется.
Июнь начался сухой и жаркий. Дневной свет был таким белым, что, казалось, струится из космической неоновой трубки. Чтобы не потерять способность различать цвета, приходилось носить солнечные очки. Маленький гибискус на террасе у Юдит сбросил последний красный цветок. Зато быстро, росток за ростком, пошел вверх принесенный Ханнесом фикус. До осени пусть растет, а потом его, к сожалению, придется подрезать.
Юдит сидела на каменной лестнице, закрыв глаза и пытаясь сложить осмысленную картинку из бледно-желтых пятен, которые играли под закрытыми веками, приводимые в движение солнцем. Самонадеянно пытаться одним разом охватить все, что случилось за последние недели. Почему она тут сидит?
Хотела бы она иметь рядом постоянного мужчину (с некоторых пор она не считала это обязательным)? Так, чтобы одного и на всю жизнь (только на таком условии)? Разве она уже не перепробовала все категории? (Каких-нибудь пару недель назад она бы с уверенностью сказала «да».) Разве не была хозяйкой жизни и не держала все под контролем? (Как сказать. Иногда, по будням и главным образом в вопросах, касающихся ламп.)
Итак, менее трех месяцев назад Юдит познакомилась с одним человеком. Назвать его «одним человеком» означало принизить его достоинства. Ханнес Бергталер, архитектор! Он строил планы на их будущую совместную жизнь. Уже был построен дом, хотя в нем многое оставалось недоделанным. Однако если все пойдет так, как задумал Ханнес, то они могли бы въехать туда хоть завтра.
Этот человек обладал выдающейся, гипертрофированной, захватывающей способностью любить. Он любил, и любил, и любил, и любил. А кого он любил? Ее. Сильно? А как сильно? Если сказать «больше всего на свете», этого будет мало.
Внимание, Юдит! Не исключено, что он обманывает, может, обманывает каждую женщину, на каждые пару месяцев влюбляется в какую-нибудь женщину типа нее, а то и вовсе профессиональный любовник, очаровывающий всех этим своим «больше всего на свете». Нет, Ханнес на подобное не способен. Он не умеет лгать. Не игрок и не очковтиратель. В этом было его основное отличие от всех прочих, с которыми Юдит пришлось иметь дело. Его любовь к ней заключала в себе нечто окончательное, некую безумную претензию на вечность. Ханнес казался очень серьезным в своей преданности, надежным в жестах, неподдельным во всех своих проявлениях и сосредоточенным на ней. И что ее всерьез тревожило, — притягательным. Притягательным? Пожалуй, слово «притягательный» не подходит. Но нечто подобное Юдит ощущала. Она находила это, находила… как бы выразиться точнее…
Юдит удивлялась самой себе. Ей хотелось, чтобы ее носили на руках? (Ей это нравилось, но только на руках отца в далеком детстве.) Хотелось, чтобы кто-то перенес ее в центр вселенной? (Ну уж нет, даже от отца она такого не ждала.) Хотелось почувствовать себя избранной? (Тоже нет, потому как она предпочитала выбирать сама.) Да, именно в этом заключалась ее проблема. Ханнес не оставлял ей выбора. Выбирал он. Он всегда был на три шага впереди. Не позволял ей делать целенаправленные шаги. Ей оставалось лишь безропотно принимать то, что уже произошло. Он тащил ее за собой, как сильные альпинисты в горах тянут на страховочном канате более слабых.
Ее немного пугало, что в заданном им направлении далеко не продвинешься. Для нее подобный курс казался прямолинейным. Юдит не могла угнаться за Ханнесом в таком темпе. Она выдыхалась. Ей требовалась пауза.
Вот уже три недели подряд они встречались ежедневно. Через каждые два часа он появлялся у нее в магазине, на чашечку кофе, а если не на кофе, то смотрел на лампочку. Когда к Юдит приходили покупатели, Ханнес с ангельским терпением ожидал, пока она не освободится. За это время он изучил все ее каталоги светильников, а также названия сотен «крутых дисков» со слов ее девушки-ученицы. Вечером они отправлялись ужинать, в кино, в театр или на концерт. Он с равным интересом осматривал бы помойки, армейские учебные полигоны и автомобильные кладбища. С единственным условием: чтобы рядом с ним находилась Юдит.
Ну и конечно, на ночь он оставался у нее. Это означало, что она спала, а Ханнес наблюдал. Юдит старалась не открывать глаз, а его глаза не всегда были направлены на нее. В детстве она много ночей тщетно ждала, когда же увидит возле своей подушки ангела-хранителя, которому были известны все ее сновидения. И вот в тридцать лет, когда Юдит распрощалась с иллюзиями, рядом неожиданно появился Ханнес Бергталер.
Секс? Понятное дело. Разумеется, не так часто, как ему бы хотелось. Сама же она к этому относилась… ну да, с этим все было в порядке. Главной особенностью интимных отношений являлось то, как Ханнес ценил эти минуты. Он получал неописуемое наслаждение. А Юдит наслаждалась тем, что он получал наслаждение от нее.
Что в этом плохого? Разве она вела себя как нарцисс? Разве использовала Бергталера для того, чтобы снова и снова ощущать себя прекрасной и желанной? Разве он был ей нужен лишь для того, чтобы поднять свою самооценку? И насколько заниженной была ее самооценка до их знакомства? А было ли ей в самом деле плохо, только она этого не замечала? А теперь, можно ли сказать, что все изменилось? А что потом?
Ответов у нее не было. Бледно-желтые квадратики под веками померкли. Юдит открыла глаза. Ах, только маленькое кучевое облако в виде невинного барашка.
В пятницу, на Троицу, Юдит впервые побывала в его квартире на Нисльгассе. Ханнес готовился к ее приходу несколько часов, «наводил порядок», как он выразился, хотя ей трудно было представить, что́ в его жизни могло находиться «в беспорядке», тем паче жилище.
Он повел себя странно: дверь открыл нерешительно, точно к нему домой нагрянули непрошеные гости. Едва Юдит вошла, быстро закрыл дверь и запер на задвижку.
— Что-то не так? — поинтересовалась она.
— Люблю тебя! — поспешно ответил он.
— И все же? Ты слишком напряжен.
— Ты у меня дома! Если это не причина, тогда что?
Оценив обстановку, Юдит поняла, как мало о нем знала и насколько все оказалось очевидным. Каждый предмет, среди которых потемневшие античные артефакты немалой ценности, имел свое место и казался вечным. Перед старой кушеткой красовалась огромная гладильная доска, занимавшая весь центр комнаты. Она стояла прямо под люстрой с экономичными лампочками, обвешанной отвратительными, цвета кофе с молоком, стеклянными болванками. Кухня отличалась крохотными размерами и клинической чистотой, будто с рекламного проспекта. Посуда спряталась в витринах из страха быть использованной. Впрочем, Юдит зашла только попить воды.
