Книга Последний варяг - Роман Канушкин

— Кричи тревогу, — прошептал один другому, извлекая стрелу из колчана. — Беги, поднимай людей!

Но тот даже не успел поднести сомкнутые руки к устам, чтобы издать клич опасности.

Человек в сером вырос словно из-под земли. И впервые Лад, мальчик в черепе волчонка, сын древлянского князя-гиганта Мала, увидел посох волхва в действии. И впервые осознал заключённую в нём сокрушающую смертоносную силу. Движения посоха были столь точны и молниеносны, что оба дозорных даже не поняли, что уже мертвы. Лишь струйки крови выступили в уголках губ. Мальчик Лад перевел ошеломлённый взгляд с посоха на волхва. В его глазах уже больше не было страха. Скорее, безграничное уважение, которое вот-вот обернётся подобострастным восторгом. Но и что-то ещё мелькнуло в его взгляде. Тоже впервые. Какой-то тёмный интерес засветился багряным огоньком кровожадного азарта. Волхв никогда не ошибается, и с волхвом ничего не страшно!

А потом отряд древлян снова скрылся. Словно слился с листвой. Словно они действительно были лесными призраками, которые могли становиться невидимыми.

4

Мать Авося нашла глазами своего мужа и, подчиняясь неведомому импульсу, забрала у няни дочь. Няня была из племени кривичей, но уже давно жила с родом Куницы. Звали её Жданой, и она качала на руках ещё старших детей князя. Мать Авося доверяла Ждане, как самой себе, но… Она и сама не понимала причин беспокойства. Да вот только что-то изменилось в воздухе; что-то заныло в груди, и разлитое над деревней умиротворение вдруг показалось ей обманчивым. Да и не было больше никакого умиротворения, не было вовсе. Снова где-то у реки завыли волки, точнее, вой был одинокий, заунывный. И вслед за ним пришло нечто странное — то ли необычное смятение, то ли напряжённая тишина. Люди, не ведая, что происходит, сами оставляли свои дела и лишь встревоженно переглядывались. Вон и девушки, что плетут венки… Прекраса, ровесница её среднего сына, хороша девка, не зря такое имя носит… Только что девушки хихикали, а щёки Прекрасы чуть не залила краска. Оно и понятно — девушек в их возрасте хлебом не корми, дай помечтать о своих тайных избранниках в предстоящую ночь. Теперь же Прекраса тоскливо вздохнула и, отложив своё рукоделие, посмотрела в сторону леса. От былого румянца не осталось и следа. Да и лицо её подруги Радмилы обескровилось, как от внезапной неведомой болезни, лишившей сил. Напряжение людей передалось собакам, охотничьим псам, однако те не подняли лай, а напротив, топтались, не находя себе места, и то пытались зарычать, а то, скуля, стелились по траве.

Мать Авося подошла к мужу.

— Волки, — сказала она. Быстро взглянула на вождя и, словно пытаясь отогнать испуг, натянуто улыбнулась.

— У брода, — согласился с ней тот.

— Так близко. — Женщина чуть помолчала. — Там Авось.

— Не беспокойся. И у брода, и в лесу выставлены дозоры. — Он улыбнулся жене, но сам подумал: «А ведь она права. Дозоры и у реки, и в лесу. Они должны были предупредить о появлении волчьей стаи — у бродов сейчас может быть много детей. Но никто не пришёл за охотниками, чтобы отогнать волков».

Мать Авося смотрела по сторонам и понимала: то, что она видит, нравится ей всё меньше. Маленькие дети вдруг перестали играть и теперь жмутся к взрослым. Но те не в состоянии им помочь. Они… словно потеряны, словно изменившийся воздух отравил их сумрачным ядом.

— Посмотри на собак, — внезапно сказала она мужу.

— Вижу, — тут же ответил он.

Её сердце подсказывало ей больше. Сердце, которое сковала холодная тоска, говорило, что сюда идёт беда. И что подкралась она уже слишком близко. Приехала верхом на этой густой мёртвой тишине, павшей вокруг.

— Что-то не так, — неожиданно хрипло произнесла женщина. И, стараясь, чтобы муж не уловил в её голосе ноток мольбы, попросила: — Поднимай людей!

Вождь внимательно посмотрел на жену: он не имел права ошибаться. Видимых оснований для тревоги вроде бы не было…

«Всё не так, — вдруг подумал он. — Ты уже давно видишь, что всё по-другому! И твоя жена видит. Её проницательное сердце редко подводит, и достаточно лишь послушаться его…»

И предводитель охотников рода Куницы поднёс к губам сомкнутые ладони и издал два клича. Первый — клич тревоги, срочного сбора охотников. Второй касался тех, кто ещё не носил оружия (и в первую очередь Авося!), — это был клич опасности, необсуждаемый приказ спрятаться, схорониться в лесу.

Но даже если бы отец Авося поднял людей раньше, всё равно, наверное, было бы уже поздно. Человек в сером действительно умел выполнять обещания. Волхв Белогуб подвёл древлян очень близко к деревне Куницы. Легли в густой зелени, окружающей поляну, на тетивы луков десятки зажженных стрел; взвились, пущенные в воздух, и накрыли деревню, неся вокруг смерть и пожары. И вслед за этим выступили из леса, будто появились из стволов деревьев, будто бы и были этими самыми внезапно ожившими деревами, молчаливые воины с хищно оскаленными черепами на головах. И всё начало меняться с пугающей быстротой. Залаяли наконец собаки — сила, сковывающая их, став очевидной, ослабила свою хватку. Охотники хватались за оружие, но уже половина воинов Куницы была перебита в первые секунды нападения.

— Древляне! — закричал кто-то и упал, сражённый копьём, вылетевшим из леса.

«Авось! — первое, что пришло в голову жене вождя. А потом сбивчивое и даже униженное: — Нет, нет, они пришли за рабами, они не тронут мальчика!»

И тогда она услышала жёсткое повеление своего мужа:

— Беги в дом! Уходите подземным ходом.

— А как же?..

— Быстро!

Мать Авося с дочерью на руках ещё бежала к дому, когда у частокола появился гигант в чёрной шкуре, с диковинным оружием в одной руке и длинным мечом в другой. И женщина услышала страшный гибельный окрик:

— Убивайте всех! Не щадите никого.

5

Как удивительно порой плетётся нить судьбы. Великовозрастный верзила Незван уже достаточно давно издевался над младшим Авосем. Но именно ему мальчик был обязан тем, что всё ещё жив. Если б Авось не замешкался на дереве, то был бы уже у брода, где его непременно дождались бы древлянские мечи. Или стрелы. Но Авось потерял время, как будто взял его взаймы у смерти, и сохранил жизнь. Мальчик бежал вдоль реки, думая, что за неведомый зверь мог издавать такой вой. Что-то чуждое, вражеское вползло сейчас в их лес. И лес, свой, такой родной, с исхоженными тропами, почти домашний, стал опасным. Авось остановился. Поднял голову — высоко в небе над бродами кружил одинокий ворон, словно чуял свою добычу. Авось погрозил ему пальцем. И тут же замер. Только что со стороны деревни пришло два клича. Один — клич тревоги! Но и другому отец обучал его специально — это был известный только роду Куницы клич опасности и приказ, ослушаться которого было невозможно, приказ спрятаться, стать невидимым, пока не отступит беда.

— Это отец, — прошептал Авось. — Он хочет, чтобы я схоронился в лесу.