Книга Мефодий Буслаев. Свиток желаний - Дмитрий Емец

– О, и этот, цыпленочек недорезанный, тут шастает! Всешастают! По городу хожу, по сторонам смотрю. Сил моих нетути! Комиссионерышастают, златокрылые шастают – и всем чегой-то надо! А теперь и этот, молодойда зеленый, расшастался! Ну что шастаешь-то, болезный, что шастаешь? – заохаластаруха.

Мефодий буркнул что-то недовольно. У него было собственноемнение по поводу того, кто шастает, а кто квасит медовуху.

Аида Плаховна всплеснула руками.

– Ишь ты, осмелел, поди, раз со мной так разговариваешь!Наслышана я о твоих подвигах, наслышана! Лабиринт прошел, магию древних хапнул,а ключа-то к силам не нашел покуда… Не горюй, лупоглазенький, все склеится. Ачто не склеится, то похоронится. А что не похоронится, то прахом ляжет. Мрак –он, ить, тоже не в один день строился.

Мефодий нетерпеливо кивнул. Он не любил, когда ему намекали,что рано или поздно он станет повелителем мрака. Это было так же невыносимо,как лесть комиссионеров и сладкое хихиканье суккубов.

Мамзелькина испытующе склонила голову набок и приняласьпридвигаться к Мефодию на стуле с такой резвостью, точно стул сам семенил нагнутых ножках.

– Что смурной такой, ась? Души прекрасные нарывы жить недают? Как твой эйдос, роднуся? Не добрались покуда до него ручонкизагребуш-ш-шие? Смотри, тут ручонок-то много, ой много! – заохала она.

– Вы меня на понт не берите! Меня и не такие на понт брали!– неосторожно вякнул Мефодий.

Последнее время он так привык хамить комиссионерам, чтотеперь непросто было отвыкнуть. Нахамил и разом почувствовал, как вспотел от собственнойхрабрости. Зачехленная коса, стоявшая в углу, нехорошо звякнула. Ее тень,падавшая на стену, загадочно раздробившись, сложилась в слова:

«Mors sola fatetur, quantula sint hominum corpuscula».[1]

Однако либо Аида Плаховна была в хорошем настроении, либорешила на этот раз спустить.

– И, милый, не пойму, о чем толкуешь. На зонт какой-то тебяберу… Нам зонтов чужих не надо. Мы люди трудовые, косари мы… Нам, окромяэйдосов, ничего чужого не положено… Не химики, не плотники, могилы мыработники! Так-то, брульянтовый мой, ямочка ты моя незакопанная!

Тем временем Улита достала большую шоколадку, подсунутуюкем-то из предприимчивых суккубов, и зашелестела фольгой. Мефодия она пообычной своей невнимательности не угостила, а Мамзелькина, кроме медовухи,ничем не злоупотребляла.

– Я вот о чем вчера подумала… – сказала Улита шоколаднымртом. – О тебе подумала! Странная у тебя фамилия для повелителя мрака. Буслаев!Подозрительная она какая-то в наше сложное время. То есть я понимаю, конечно,Васька Буслаев, новгородский богатырь, оглоблей размахивал, то да се… Вродеблагонадежно все… Да только для руководителя все равно не то. Лучше б ты былПетров или Смирнов.

Мамзелькина с ней не согласилась:

– Не-а, родная, не ври напрасно. Не надо ему Смирновым быть.Смирновых в розыске много. Ужо я-то знаю. А ежели и инициалы совпадают – тутсовсем беда. Притаскиваю как-то одного в Тартар, ан оказывается: однофамилец!«Обозналась, говорят мне, старая! Ты кого хватаешь?» А чего обозналась-то? Вотзаявочка: Смирнов П.А., 1964 года? Вот вам: Смирнов П.А., 1964 года! Получитегруз! – сказала Аида Плаховна и потерла ручки.

– И что, обратно отнесла? – спросил Мефодий.

Улита рассмеялась, покосившись на смутившуюся старуху,которая от неожиданности даже ковшик с медовухой уронила.

– И, милбй, кто ж из Тартара-то добро обратно носит? У насже не госконтора, чтоб человечки туды-сюды бегали. Ужо принес – так ложь кудыположится и за другим грузом ташшись. Ладно, сладкие мои, засиделась я с вамичегой-то… Народец у меня на белом свете зажился! – торопливо зашамкала АидаПлаховна.

Видно, избегая скользкой темы, она сняла с плеча грязныйрюкзак и вывалила на стол Улите целую кипу засаленных пергаментов.

Ведьма поморщилась, когда пергаменты раскатились по столу.Многие из них были в бурых высохших пятнах, другие покрывала свежая слизь.

– Вот тута, гробики мои осиновые, накладные на самоубийц, атута те, кто эйдосы при жизни заложил, значить, да со сроками маленько просчитался…А атеистов, кощунов и прочих умствующих я, того… как договаривались с Лигулом,отдельной фактуркой… Разберетесь, миляги? А не разберетесь, так туточки полныйперечень. Могилка в могилку!.. – зачастила Мамзелькина.

Проверяя, не осталось ли чего в рюкзаке, Аида Плаховнарешительно встряхнула его. На стол выпал зацепившийся пергамент.

– А это кто? – спросила Улита.

– А это ишь… самоубийца одна. Наглоталась, бедняга,снотворного. Попугать мужика своего вздумала. Два раза глотала – откачивали.Проглотила в третий, а тут мужик ее на работе возьми и задержись… Диск с игройему ктой-то принес! Как бы уж и не наши из канцелярии все это состыковали, –охотно пояснила Мамзелькина. – Осторожно с пергаментом, Улитушка, березка моянедопиленная! Туточки внизу эйдос подклеен, не затерялся бы. Потрудись-карасписочку в получении! Эйдосы без расписки сдавать себе дороже. Потом не отчитаишси!

Улита неохотно написала расписку, вытащила из ящикаштемпельную подушку и с омерзением стала шлепать, где надо, печати. Едва оназакончила, как на экземпляре Мамзелькиной проступили кровавые буквы.

Сдано: Мамзелькина А.П.

старший менагер некроотдела

Принято: ведьма Улита,

русский отдел Канцелярии мрака

секретарь-лаборант

Свидетель: Буслаев М.И.

ученик мрака

Мамзелькина еще не дочитала пергамент, когда буквы вдругстали молочными и та часть записи, которая касалась «свидетеля Буслаева М.И.»,испарилась.

Мефодий изумленно заморгал. Старуха сурово погрозила ему:

– Ой, знаю я, чьи это проделки! Это все эйдос твойнепроданный буянит! Ничего, свидетеля-то я так, для кучи приплела. И без негосойдет, – проворчала старуха.

Аида Плаховна небрежно убрала расписку в рюкзак и,пошатываясь, взяла косу.