Книга Семь колодцев - Дмитрий Стародубцев

Жена Алексея вызвалась курировать меня в моих поездках по городу. Когда об этом зашел разговор, я был погружен в свои мысли и нечаянно согласился. Теперь она всегда была рядом, постоянно надоедая мне своим присутствием, своими провинциальными повадками, своей «утонченностью», а главное, своим очевидным, с моей точки зрения, уродством и, прежде всего, огромными навыкате глазами.

Однажды я, изрядно намотавшись, изъявил желание погреться в сауне. Юля увезла меня в тайгу, где на поляне высился новенький спортивный комплекс из стекла и бетона. Я оставил ее в фойе пить кофе, заперся в сауне, быстро разделся, принял душ и прыгнул в бассейн. Наплававшись, я перешел в парилку и улегся на сосновой полке. Внезапно дверь открылась, и в парную ступила она.

Я же заперся?!

Я смутился и невольно прикрыл причинное место рукой. Юля была только в раздельном купальнике, но я понял, что она готова тотчас скинуть и его, стоит мне только намекнуть.

— Можно я тоже погреюсь, вы не против? — спросила она.

— Конечно. — Я натянуто улыбнулся.

Юля села на ту же полку, коснувшись бедром моей ноги, и украдкой глянула на мое тело.

— Меня можно не стесняться, — сказала она. — Я уже повидала…

Я перевернулся на живот.

— Ой, что-то здесь жарко! — И она скинула лифчик. — Ничего, что я в таком виде?

— Ничего, — буркнул я. Ее груди были хороши.

Ситуация получалась глупейшая. Только вчера вечером Алеша в баре два часа кряду рассказывал мне о своей жене, как он ее любит, как он ей признателен за все, что она для него сделала, какая она вся такая благородная и возвышенная… И на тебе! Вот они, бабы, во всей своей неприкрытой наготе!

Прошло минут пять. Внезапно я почувствовал прикосновение к своим бедрам.

— У тебя такая нежная кожа! — мечтательно похвалила Юля.

— Не жалуемся…

Ее пальцы, едва касаясь моего тела, скользнули от крестца вниз по ложбинке между ягодиц.

Я почувствовал, что возбуждаюсь. Еще мгновение — и будет поздно. Я поднялся, вышел вон и через минуту вернулся в плавках.

Она минут пять посидела в раздумье и надела лифчик.

«Какого черта, в конце концов! — мелькнула мысль. — Ну и оприходовал бы эту козу, дурак! Страшненькая? Ну и что! Раком поставил бы, да и впиндюрил от души… Все равно через три дня уезжать и никогда больше не увижу ни ее, ни Алексея…»

Я отогнал грязные мысли и постарался снять возникшую напряженность:

— Извини, я вчера перебрал, хочется отдохнуть!

Вообще, интересно, насколько разняться мысли человека и его поступки. Мысли его часто низки и безобразны, но поступки при этом могут быть чисты и благородны…..

В следующий раз все произошло за день до моего отъезда. Поздно вечером я сидел один у себя в номере люкс и лениво перебирал телевизионные программы. На одном из местных каналов рекламировали симпатичных и доступных массажисток-фотомоделей. Я засмотрелся на юные похотливые попки.

Раздался телефонный звонок.

— Александр Владимирович? Моя жена не у вас? — послышался голос Алексея.

— А почему она должна быть у меня? — изумился я.

— Она к вам поехала. Сказала, что какие-то документы забыла передать. Вот я и волнуюсь…

— А, понятно. Стало быть, еще не доехала. Как увижу, попрошу, чтобы она тебе перезвонила.

— Спасибо большое, Александр Владимирович!

Юля заявилась часом позже. Она знала, что я не запираю дверь номера, поэтому бесцеремонно проникла внутрь и, не обнаружив меня в гостиной, смело двинулась в спальню. Только ласково постучалась, будто между нами уже была какая-то нежная связь.

Она была одета как проститутка: короткая юбка, черные колготы сеточкой с широкой ажурной резинкой. Полупрозрачная кофточка вздулась полными, сочащимися похотью, грудями.

Она была преисполнена решимости.

Я лежал в кровати с двумя юными девицами. Еще одна наяда весело выпорхнула из уборной в одних колготках.

На столике у кровати стояли початая бутылка знатного коньяка и использованные гостиничные стаканы.

— Александр Владимирович! Что вы тут делаете? — Юля была поражена.

— Я-то? Как что? Я у себя в номере… А что ты тут делаешь?

— Я?.. Документы… вот… хотела…

Когда она ушла, девушки быстро оделись и потребовали, чтобы я немедленно рассчитался. Сто долларов!

— За что сто долларов? Я даже до вас пальцем не дотронулся! Полчаса полежали, коньячку попили…

— Ладно, жмот, — переглянулись фотомодели. — Давай пятьдесят, и мы уходим.

Я было полез в кошелек, но раздумал.

— Знаете что? Я даю вам триста, и оставайтесь на всю ночь!

7

Как только в стране начался капитализм, мне очень захотелось стать «индивидуалом». То есть заняться частной индивидуальной деятельностью. Печь пирожки и продавать у метро, торговать на рынке турецкими тряпками, оказывать какие-нибудь услуги населению — все, что угодно, лишь бы взмахнуть на гребень волны, стать неотъемлемой частью новой благодатной жизни. А потом, заработав первые деньги, замахнуться на что-нибудь и покруче. Например, открыть молодежный центр или вообще зарегистрировать кооператив. Я не мыслил себя обычным инженером. Почему я, дипломированный строитель, работоспособный парень, должен был получать почти в три раза меньше пьяницы и прогульщика Вовочки, работника шиномонтажного цеха автобазы? Да и к черту любую государственную работу! Вон, люди сейчас за день гребут столько, сколько иной профессор и за десять лет не заработает.

Капитализм уже давно начался, а я все еще скитался. Нищий, в стоптанных ботинках, с бесполезной мелочью в кармане.

В те дни я был в полной жопе.

(Нет сомнений, что редактор посчитает своим долгом вычеркнуть это слово, но я ему не позволю. Я был именно там, где указал, и точнее не скажешь. Так что пардон пар-ле франсе!)

Но желание выйти в люди было огромным. Мои амбиции устремлялись к таким вершинам, что знакомые изумленно крутили у виска.

Начал я с того, что выписал газету «Коммерсант» и от корки до корки штудировал приходившие номера. Я уже чувствовал себя частью этого нового волшебного мира. Дело за малым: осталось лишь начать и кончить.

Мать звонила каждый день (я жил отдельно от родителей в маленькой холостяцкой квартирке). Она хотела, чтобы я устроился на «нормальную» работу, пусть даже на девяносто рэ. «Тебе нужен стаж! Сейчас ты тунеядец!» Упреки были бесконечными. Отец ей вторил. Когда я приезжал к родителям, чтобы поесть и стрельнуть очередной трешник, падре смотрел на меня так презрительно, как только он один и умел. Тяжело, уничижительно. «Иди работай!» Он, ветеран Великой Отечественной и заслуженный производственник, уже разочаровался во мне. Он списал меня на свалку истории. Он не мог понять: в кого я такой уродился?