Книга Кромешная ночь - Джим Томпсон

— Да нет, не зависело, конечно, — кивнул я, — но ведь ему от этого не легче. Хочешь не хочешь, должен был идти работать в забой: ведь когда человек вынужден — что ему остается? Хотя… все равно от этого не легче. Можно даже сказать, еще в два раза тяжелее. Потому что он видит себя не храбрым, благородным, дерзновенным или еще каким-то, каким каждому хочется себя видеть. Он просто крыса, загнанная в угол, и вести себя начинает соответственно.

— М-м-м. Похоже, вы необычайно вдумчивый молодой человек, мистер Бигелоу. Вы, кажется, сказали, ваш отец умер от пьянства?

— Нет, — сказал я. — Он умер в шахте. Его завалило такой толщей породы, что пришлось неделю откапывать.

После еще нескольких «ц-ц-ц» и «какой ужас» мистер Кендал отвалил в свою пекарню, а я пошел обратно в дом. Там я невзначай забрел на кухню.

Она стояла, склонившись над раковиной и сжимая костыль под мышкой, мыла посуду, которой там громоздилось чуть не тысяча предметов. Все время, пока прислуга отсутствовала, миссис Уинрой, похоже, копила немытые тарелки (как и прочие виды грязных и неприятных работ).

Я повесил пиджак на стул и закатал рукава. Взял большую ложку и принялся ею скоблить сковородки.

То, что удалось выскрести, собрал в одну и пошел с нею к двери черного хода.

С самого момента моего появления Руфь ни разу на меня не посмотрела; и теперь не взглянула тоже. Зато — ну надо же! — заговорила. Слова брызнули торопливым фонтанчиком, будто она ребенок, отважившийся прочесть стихотворение, — он знает, что лучше оттарабанить его быстро, а то собьешься и ничего не выйдет вообще.

— Мусорный бак у самого крыльца — вот прямо сразу, сбоку.

— То есть хозяева не держат кур? — удивился я. — Странно, столько еды пропадает, могли хотя бы кур завести.

— Д-да, — неуверенно согласилась она.

— Разве можно едой так разбрасываться? Когда на свете столько голодающих!

— Я… я тоже так думаю, — чуть задохнувшись, проговорила она.

Больше она в тот момент ничего произнести не смогла. Вспыхнула, как перегретый овин, и головой так низко наклонилась к раковине, что я уж думал, она туда нырнет. Я вынес объедки на крыльцо и неспешно вывалил в бак.

Я знал, что она чувствует. Мне ли не понимать ощущений того, кто всю жизнь будто не человек, а анекдот ходячий, кого окружающие не принимают всерьез и считают, что так и надо. Привыкнуть к этому невозможно, но к тому, чтобы не ожидать ничего иного, — привыкаешь.

Когда я вновь вошел в дом, она еще пребывала в потрясении оттого, что я заговорил с нею. Однако при всей своей потрясенности вполне явно показывала, что этому рада. Сказала, что мне не с-следует помогать ей вытирать посуду… и тут же сунула в руки полотенце. Сказала: «М-может, фартук наденете?» — и сама мне его повязала (при этом явно не спеша оторвать от меня дрожащие пальчики).

Мы стояли рядом, вместе вытирали тарелки, наши локти то и дело соприкасались. Сперва она при этом вздрагивала, отдергивая руку так, словно коснулась горячей плиты. Довольно скоро, впрочем, дергаться перестала. Был даже такой момент, когда мой локоть скользнул по ее груди, и мне показалось, что она к нему вроде как привалилась плотнее.

Исподволь за нею наблюдая, я увидел, что насчет ее левой руки я был прав. Пальцы действительно кривые. Этой рукой она владела не в полной мере и старалась ее от меня прятать. Но несмотря на руку и ногу (что бы там ни было у нее с ногой), как женщина она одарена была неслабо.

От тяжелой работы и дыхательных упражнений с костылем ее грудь поднялась и налилась так, что о-го-го. Ходьба на одной ноге сделала ее зад мощным и твердым. Взглянуть на него в отдельно взятом виде — чистой воды гузно шетландского пони. Это я не к тому, что он был так велик. Но как ладно он был к ней пристроен, как ловко состыкован с плоским животом и узкой талией! Словно с нею таким образом расплатились за все, что недодали в других местах.

А я ее и разговорил! И рассмешил! Второе кухонное полотенце обернул вокруг головы и заходил, завыступал перед ней, закуролесил; а она стоит, облокотясь на сушилку, и, раскрасневшаяся со смеху, машет руками:

— С-стой, Карл, стой! — Ее глаза сияют. В них словно взошло солнце и льет на меня жар и свет. — Д-да перестань же ты, ну хватит!

— Что — хватит? — возражал я, ничуть не унимаясь. — Что ты хочешь, чтобы я прекратил, Руфь? Вот это или вот это?

Продолжая дурачиться, я все время наблюдал за ней, и по ходу дела насчет кое-чего передумал. Решил, например, что не стану наставлять ее по поводу одежды. Не следует также снабжать ее ни пудрой, ни румянами. Потому что, хотя ей и неплохо бы примарафетиться, с этим она вполне справится сама, да и не очень-то ей это на самом деле нужно.

Тут ее смех внезапно смолк. Она застыла — стоит, смотрит на что-то у меня за спиной.

Куда она может смотреть, я догадался. Сейчас что-то будет, это я уже давно чувствовал. Медленно повернулся, особенно следя за тем, чтобы держать руки подальше от карманов.

То ли он позвонил в дверь, а мы звонок не услышали, то ли вошел без звонка, неизвестно. В общем, стоит — высокий костистый парнюга в седеющих кофейно-пегих усах и с цепким взглядом голубых глаз (впрочем, скорее дружелюбных, если приглядеться).

— Веселитесь на приволье, а, ребятишки? — вместо приветствия начал он. — Что ж, молодцы. Сердцу любо, когда видишь, как молодежь радуется жизни.

Руфь открыла рот. Закрыла. Я улыбался, ждал.

— Давно собираюсь съездить, навестить ваших родных, мисс Дорн, — продолжал он. — Слышал, у вас там прибавление, ребеночек народился… А вас, молодой человек, я вроде бы прежде не встречал. Я Билл Саммерс. Шериф Саммерс.

— Рад познакомиться, шериф, — сказал я, и мы пожали друг другу руки. — Я Карл Бигелоу.

— Надеюсь, я вас не слишком напугал. Заскочил посмотреть на пацана по имени… а, Бигелоу! А вы как сказали? Так вы и есть Карл Бигелоу?

— Да, сэр, — сказал я. — А что, шериф, что-то не так?

Он медленно смерил меня взглядом. Нахмурившись, оценил фартук, кухонное полотенце на голове — с таким видом, словно не может для себя решить, то ли усмехнуться, то ли выругаться.

— Есть мнение, что нам надо бы поговорить, Бигелоу… Будь он неладен, этот Джейк Уинрой, достал уже!

4

Мы пошли в мою комнату. Миссис Уинрой, явившаяся через пару минут после шерифа, так демонстративно распыхтелась, что пришлось нам удалиться наверх.

— Я, вообще-то, не понял, — сказал я. — Мистер Уинрой знал о моем приезде за несколько недель. Если я ему здесь не нужен, на кой же черт он…

— Ну, во-первых, он вас тогда еще не видел. А как увидел, да сопоставил с одним именем, которое по звучанию схоже с вашим… В общем, я могу понять, откуда у него взялось некоторое… скажем, беспокойство. Совсем не удивительное для человека в его положении.