Книга Царица без трона - Елена Арсеньева

– О том говорить, государыня, мне с тобойне указано. А велено еще сказать тебе после вечерни пожаловать во дворец – царьФедор Иванович желает проститься с тобой и с царевичем Димитрием.

Поклонился и вышел.

Марья Федоровна настороженно прислушивалась.Вдруг, подстегнутая подозрением, подбежала к двери, отворила ее… Так и есть!Вот почему она не слышала звука удаляющихся шагов. Власьев-то ушел, однакострельцы, сопровождавшие его, остались стоять по обе стороны двери.

– А вы зачем здесь? – крикнулаиспуганно.

– Государева воля, – ответил одинтак холодно и неприветливо, словно говорил не с царицей-матерью, а с какой-топреступницей, взятой под стражу.

Государева воля!

Марья Федоровна в ярости захлопнула дверь, струдом удержавшись от того, чтобы не наброситься на стрельца, не выцарапать емуоловянные глаза. Хотя… он-то в чем виноват? Служивые – люди подневольные! Чтоему велено, то и сказывает. Дьяк Власьев, этот стрелец – не на них направленаненависть молодой вдовы.

Государева воля! Как же, государева! Федорвсегда любил Митеньку, играл с ним, сластями одаривал. Да и Ирина, не в примербрату своему хищному, была добра и ласкова с мальчиком: своих-то детей нет, воти баловала его, души в нем не чаяла. Неужто поднимется у них рука спровадитьневинного ребенка в ссылку? Неужто не удастся уговорить, уплакать, убедитьИрину и царя Федора, чтобы отменил свой бесчеловечный приказ, внушенный емуГодуновым, который только и чает удалить всех близких Федору людей, одномувладеть его слабенькой душою и незрелым умом?

Царица подозвала сына, прижала его к себе. Онрос маленьким, худеньким, слабеньким. Ах, как тряслась она над ним, как бояласькаждого кашля, каждой самой малой хворости! Дитя ее. Смысл ее жизни и самажизнь. Даже страшно подумать, что только будет с нею, если с царевичем что-тослучится. Всякое может быть, впереди долгая дорога, пусть и под охраной, а всеже… Нападут в лесу разбойники – может статься, тем же Годуновымподосланные, – перебьют всех.

Вдруг, посмотрев поверх головы прижавшегося кней сына, Марья Федоровна перехватила взгляд сидевшей в уголке мамки – ипохолодела. Недавно появилась в ее покоях эта женщина с мужицкими ухватками, ноне нравилась она царице: неласкова была с Димитрием, да и он ее дичился, плакалв ее руках. А в этом взгляде была истинная ненависть.

Вот, и никаких лесных разбойников не нужно.Эта мамка запросто удавит младенца. А скажет – куском подавился, глоткомзахлебнулся…

– Поди, поди вон, я сама с ним, –слабым от страха голосом приказала царица.

Мамка глянула зверовато, но вышла без звука.Стало чуть легче дышать.

День до вечера тянулся небывало долго. Взадних комнатах копошились девки, собирали вещи царицы и царевича, готовясь кдороге, а Марья Федоровна все так же сидела в углу светлицы с сыном на коленях,томимая страшным предчувствием, что проводит с ним последние мгновения.

«А ежели там, во дворце, государь переменитрешение и прикажет отнять у меня Митеньку? Меня – в монастырь, его… Нет, лучшене думать, не думать о таком. Коли станут убивать – пускай уж вместе убивают!»

Внезапно двери отворились, и на порогепоявился стрелец.

Что такое? Зачем? Во дворец пора идти? Но квечерне еще не звонили! Зачем он пришел? Почему лицо прячет? Почему кафтансидит на нем, словно снят с чужого плеча, а бердыш трясется в руках?

Одурманенная своими страхами, Марья Федоровнахотела закричать, но горло стиснулось.

– Тише, Марьюшка! – вдруг промолвилстрелец знакомым голосом, и царица не поверила ни глазам своим, ни ушам. Этобыл голос ее брата Афанасия. Это он сам стоял перед нею в одежде стрельца!

– Господи, Афоня! Да что же это?.. –слабо вымолвила Марья Федоровна. – А мне сказали, ты с отцом и Михаиломпод стражею.

– Правду тебе сказали, – буркнулбрат. – Ушел чудом, только чтоб с тобой поговорить. Несколько минут у меня,как бы не застали здесь. Не помилуют! Но не прийти я не мог. Дело-то о жизни исмерти идет!

– О чьей смерти? – затряслась она,крепче стискивая сына.

Брат не ответил, бросил на ребенкамногозначительный взгляд.

Да что проку спрашивать? И так известен ответзаранее.

– Разбойники… в лесу… – слабо залепеталаона, выговаривая свои придуманные страхи, которые вот-вот могли сделаться явью.

Афанасий мгновение смотрел непонимающе, потомпокачал головой:

– Вон ты про что. Нет, я не думаю, чтобытак быстро все случилось. Даже Бориска, каков он ни есть наглец, не решится наубийство царевича тотчас после смерти его отца. Вот тут уж точно выйдет бунтнемалый! Бориску народ не жалует, только дурак не поймет, чьих рук дело этонападение. Нет, думаю, до Углича мы доедем спокойно, да и там какое-то времяпоживем. А вот спустя год, два, много – три… Тут надо будет во всякий деньждать беды. Я, пока суд да дело, поговорил с одним умным человеком… – Афанасийбросил значительный взгляд на сестру. – Тот сказал, что Димитрий будетвполне безопасен лишь в одном случае: если у царицы Ирины родится сын. Законныйнаследник Федора. Конечно, вон уж сколько Федор с Ириною в браке живут, а детейи признака нету. Но все же надежда не потеряна. Так вот что я тебе скажу: в ихнадежде – и наша надежда.

– Я не понимаю, – пробормотала МарьяФедоровна. Брат говорил слишком быстро, слишком напористо, каждое его слово товвергало молодую женщину в бездну отчаяния, то возносило к робкой надежде набезоблачное будущее. – Нет, это мне понятно: если будет у Федора сын,Бориска-поганец и к нему, и к его трону присосется словно клещ, все равно чтосам будет царствовать. Но ежели не будет сына… тогда ведь, наоборот, послесмерти Федора и Бориска из Кремля долой! Кто он без Федора? Никто!

– Я ж тебе сказал, что с умным человекомпосоветовался, – терпеливо повторил брат. – Тот человекпредостерегал, что Бориса нам очень сильно нужно опасаться. Годунов вбил себе вголову, что суждено ему царем на Москве быть. Волхвы ему предсказали это: ты-дев царскую звезду родился, будешь царь и великий государь! – так что онМономаховой шапки по своей воле никогда, ни за что из рук не выпустит. И я стем человеком во всем согласен, я ему верю, как самому себе. Не стану имени егоназывать – скажу только, что он-то и пригрел на груди эту змею, укуса котороймы теперь так боимся. И сам же от Бориски вместе с нами пострадал. Если быГодунов сейчас с нами не расправился, а с Федором бы что-то случилось, человексей за малолетством Димитрия был бы настоящим правителем на Москве. Теперьсмекаешь, о ком речь веду?

Марья Федоровна уставилась на братавозбужденными темными глазами.