Книга Умереть в Италбаре - Роджер Желязны

– Я не знаю. Я не всегда осведомлен о результатах. Я незнаю, что несу в себе. Вам нужно испытать меня на этом, – сказал Хейдель,когда лифт остановился, и дверь открылась, – это интересно. Почему бы вамне проверить мою способность на каждом, раз уж я здесь?

Хеллман покачал головой.

– Эти отчеты говорят мне только, что в прошломреализованы какие-то условия. Итак, я доверяю им… ну что ж, попытаемся… я имеюв виду на девочке Дорна. Никто из моих остальных подопечных не подвергнетсяриску. Не должен.

– Больше вы не попробуете?

Хеллман пожал плечами.

– Я вполне уверен в таких вещах, – проговорилон, – это не вызовет риска. Такое определенно не может повредить им.

Лаборатория находилась в конце холла.

Ожидая начала процедуры, Хейдель глядел в окно. Впредполуденном сиянии гигантского светила, он видел не более четырех церквей,из такого множества религий, плоскокровельных деревянных зданий, парадная частькоторых была покрыта ленточками и написанными молитвами, во многом в таком жепорядке, что он заметил в деревне за рекой Барт. Скосив глаза, склонив голову иподавшись вперед, он смог обозревать наземные постройки, которые намечалиПейанскую гробницу, находившуюся справа, вверх по дороге.

Он скривил лицо и отвернулся от окна.

– Закатайте рукав, пожалуйста.

 

Джон Морвин представлял Бога.

Он манипулировал контролем и готовился к рождению мира.Осторожно… Светлая дорога от скалы к звезде проходила там. Да. Держать. Нетеще.

Юное существо шевельнулось рядом с ним на кушетке, но непроснулось. Морвин дал ему еще один глоток газа и сконцентрировался на работерук. Пробежался указательным пальцем снизу по краю корзины, что покрывала егоголову, смахнул пот и ответил на последнюю атаку чесотки, накатывающей пососедству с правым виском. Тряхнул своей красной бородой и отключился.

Это было еще не совершенно, еще не то, что описывал мальчик.Закрыв глаза, он заглянул глубже в спящий рядом с ним мозг. Это был дрейф, вкоторый он лег, чтобы оказаться на правильном направлении, но чувство, окотором он думал не проявлялось.

В ожидании, он открыл глаза и повернул голову, изучаяхрупкую спящую фигуру – дорогие одежды, тонкое, почти девичье лицо – партнераего корзины, подключенного к своей с помощью путаницы электрических проводов,распыляющую наркотик форсунку, вибрирующую в кружевном воротничке жакета.Морвин скривил губы и нахмурился, не столько с осуждением, сколько с завистью.

Одной из его великих печалей в жизни, являлось то, что он невырос среди роскоши и богатства, он пьянствовал, воровал, превращался в идиота.Он всегда стремился быть дураком и теперь, теперь, когда наконец появиласьвозможность достичь цель, он открыл, что нуждается в правильном воспитании.

Он повернулся, чтобы уставиться в пустой кристаллический шарпозади – метр в диаметре, с насадками, протыкающими его в различным точках.

Нажать на нужную клавишу, и шар наполниться водоворотомчастичек. Поменять частоту, и они застынут там навсегда…

Он снова вошел в дремлющий мозг юноши. Это опять уходило.Пришло время применить более сильный стимулятор, чем он употребил.

Он перекинул переключатель. Затем, но не сразу, мальчишкауслышал свой собственный записанный голос, описывающий сон. Образы шевельнулисьвнутри дремлющего мозга, он почувствовал щелчок deja vue, ощущениепричастности, чувство достижения желаемого.

Он отпустил клавишу, и насадки зашипели. В тот же миг онперебросил переключатель, который перекрыл соединение между его сознанием исознанием сына его клиента.

Затем, с помощью своей цепкой визуальной памяти испособности к телекинезу, которую только он, среди тех немногих созданий,обладающих ею, мог применять таким образом, наложил свое сознание на частицы,плавающие внутри кристалла.

Туда он швырнул ключевое мгновение сновидения, котороевырвал из сознания, мечту, форму, цвет – сновидение спящего было еще затененочем-то, что шло от изобилия эмоций ребенка и свершившегося чуда – и там, внутрикристалла, дробя другую клавишу, он заморозил изображение навсегда. Ещемгновение, и насадки выдернуты. Еще одно, и кристалл запечатан – теперь онникогда не будет развернут снова без разрушения сновидения. Переключатель, изаписанный голос умолк. Потом, как всегда, он обнаружил, что дрожит.

Он проделал движения снова.

Активировал воздушную подушку и выдернул подставки, так чтокристалл стал парить перед ними. Он опустил черный вельветовый задник и включилскрытые светильники, отрегулировав их так, что предмет был полностью освещен.

Перед ним открывалась ожившая пугающая картина: какая-точасть человека свернулась подобно змее вокруг оранжевых скал, которые такжеявлялись частью его самого, и это уходило вдаль туда, где сливалось с землей;над ним небо частично входило в сгиб летящей руки; светлая дорога вела от скалык звезде; сгустки влаги, как слезы, сверху над рукой; голубые, находящиеся вполете, формы внизу.

Джон Морвин изучал картину.

Он видел ее с помощью средств принудительной телепатии, ваяятелекинетически, сохранив механически. Что за сюрреалистическую фантазию этомогло представлять, он не знал. И не заботился об этом. Оно было там. Идостаточно. Психический поток, что он ощущал, созерцая свое создание, чувство восторга,удовольствие – всего этого было достаточно, чтобы ему стало ясно – получилосьздорово.

Временами он испытывал беспокойство от сомнений, является лито, что он делал настоящим искусством в представлении постороннего человека.Правда, он обладал уникальным сочетанием таланта и оборудования, чтобы схватитьсновидение, так же как и огромным гонораром для своих сомнений. Теперь это еговторой выбор, если уж он не смог стать дураком. Артист, решил он, обладаетсобственным я и эксцентричностью, но вследствие значительно более высокогоуровня сопереживания не смог вести себя по отношению к своим собратьям с тем жебезразличием. Но если он даже ненастоящий артист…

Морвин потряс головой, чтобы вытряхнуть эти мысли и стащилкорзину. Поскреб правый висок.

Он делал сексуальные фантазии, мирные сновидения, пейзажи,ночные кошмары для сумасшедших королей, психозы для аналитиков. И ни от одногоне слышал ничего, кроме похвалы. И надеялся, что все эти воплощения ихсобственных чувств были не только… Нет, решил он. Портретизм это настоящееискусство. Но он испытывал жгучее желание узнать, что было бы, если бы он смогвоплотить свой собственный сон.

Поднявшись, он обесточил и снял оборудование с Эбса. Затемсо стенда снял трубку с древними письменами, вставил в чашу, провел пальцем,заполнил, зажег.