Книга Пять ликов богини - Александр Свирин

трепетностью, после того, что наш папаня с ней сделал. Да, столько лет прошло, она уже наверняка пережила всё это, но откуда нам знать, какие процессы кипят в закрытом котле бессознательного. Словно у неё исчезла чувствительность к боли, и даже самые глубокие кровоточащие раны она сейчас просто не замечает. А ласка пусть и совсем чуть-чуть, но всегда ложится целительной мазью на внутренний разум. Я же вижу, как светлеет её взгляд, когда её хвалят.

— Да не за что. — Смутилась, опустила глаза. — Мне даже как-то неловко.

Сейчас не время размусоливаться. Уверенно хватаю её за плечи.

— Так, соберись. У меня просьба. Я хочу, чтобы ты подержала у себя мои записи, пока я не найду новое место под лабораторию.

— Что?! — Нане резко отстраняется, скидывая мои руки со своих плеч. — Но ты же говоришь, что за ними охотятся!

— Вот именно. — Я жмурюсь от её громкого крика и в противовес говорю тише. — Ищут в первую очередь меня. Они не додумаются, что я кому-то доверю записи, потому что слишком трясусь над ними. Поэтому даже если со мной что-то случится, они останутся у тебя в сохранности.

— Ко мне придут во вторую очередь.

— Я постараюсь маякнуть тебе сразу, как попаду в переделку. Ты успеешь собрать вещи и смыться подальше.

— Куда? — Нане разводит руками. — Везде одно и то же правительство. Да и не хочу я никуда уезжать.

Она встаёт и нервно прохаживается по лаборатории, кусая ноготь большого пальца.

— Ты нарочно втягиваешь меня в свой бунт, — говорит Нане, остановившись и присев на стол. Она отдалилась, и не только физически.

— У меня нет выбора. Иначе я бы этого не сделала. Ты же знаешь.

— Почему тебя так бесит чужое бессмертие?

— Меня бесит не оно само по себе, а узурпация технологий. И система соцрейта. Любой достаточно популярный бездарь, написавший тупую, но заедающую песенку, имеет шанс заработать миллион единиц. И что, у него больше прав на бессмертие, чем у тебя, учёной?

— В этом же и суть киберкоммунизма. Занимайся, чем хочешь, достигай в этом деле высот и обрети бессмертие. Наука наукой, но развлекать людей тоже надо уметь.

— Не убедительно. Я всё равно либо попаду в Златоград, украду их технологии и раздам людям, либо воссоздам их сама.

— А остальные личности с тобой согласны?

— Это стремление Менке. То есть, каждого из нас.

Нане глубоко вздыхает и уходит в себя. Многие знания не ведут к духовной силе. Нужно помнить, что пусть она и видный современный учёный, ей всего лишь двадцать четыре, нельзя требовать от неё слишком многого. К сожалению, я не могу раскрыть ей все детали плана и убедить, что ей ничего не угрожает. Приходится взывать к доверию. Но в минуты задумчивости её лицо взрослеет, и уже не скажешь, что она моя младшая сестра.

— А если они сразу придут ко мне? — спрашивает Нане после двадцати секунд молчания.

— Не сопротивляйся и просто отдай записи. Тогда тебе ничего не сделают, я уверена.

Я встаю, подхожу к Нане и протягиваю ей записную книжку. Она опасливо поднимает руку и берёт её, будто боясь обжечься.

— Засуну её куда-нибудь от греха подальше.

Она подходит к одному из столов, выдвигает ящик, который набит сломанными чипами, бросает туда книжку, закапывает её в микросхемах и закрывает ящик. А после довольно потирает руки с видом пирата, только что спрятавшего сундук сокровищ под трёхметровой толщей земли на маленьком необитаемом острове.

— Спасибо тебе.

Я крепко обнимаю её, вдыхая мандариновый аромат волос. Нане — большая плюшевая игрушка, тёплая и мягкая.

— Всё, я пошла. Как только будут новости, я сообщу.

Я иду к выходу, но уже дойдя до порога вспоминаю о просьбе Порфирия.

— Да, кстати. — Я останавливаюсь и снова оборачиваюсь к сестре. — У меня вопрос. Представь, что тебе поручили узнать причину смерти человека, и ты обнаруживаешь, что у него повышенный уровень брадикинина… ээээ… что там ещё было? Кажется, серотонина и… да, точно, простациклина, спасибо, Кори. У него есть признаки декомпенсации сердца и кровоизлияние в надпочечниках. Внешних повреждений, считай, нет. Твои версии?

Нане недоуменно смотрит на меня две секунды, но потом всерьёз задумывается. Её лоб хмуро сморщивается.

— Я бы предположила, ну, не знаю… сердечную недостаточность, миокардит.

— А если сердце у него здоровое?

— Ты же сама сказала, что декомпенсация…

— Да-да. Но допустим, что она следствие, а не причина.

— Тогда… не знаю, тогда получается, что этот твой человек умер от болевого шока.

А вот это уже интересно.

— Такое возможно?

— Да, но это… Очень странно. Ты говоришь, что у него никаких внешних повреждений. Откуда тогда такая боль?

— Хороший вопрос. Благо, разбираться в нём не мне. Спасибо.

Кори, оставь сообщение Порфирию: Нане сказала, что возможная причина смерти Нешарина — болевой шок. Конец.

Я ещё раз прощаюсь с сестрой и покидаю лабораторию. Быстро сбегаю вниз по лестнице, в конце перепрыгнув сразу через три ступеньки. Выхожу на улицу, вдыхаю чистый фильтрованный воздух и оглядываюсь. Никого. Что ж, подождём.

Это тринадцатый южный блок третьего уровня, напротив возвышается высотка четырнадцатого. Рельсовая дорожка справа разветвляется на две: одна идёт дальше по верхнему уровню, другая спускается вниз. По пешеходному пути на другую сторону не перемахнёшь, придётся пройти по переходу ниже. Это займёт где-то две минуты. Слишком долго. Но оставаться тут тоже нельзя.

Я иду направо. Впереди виднеется спуск в переход, но я прохожу мимо и шагаю дальше в надежде найти местечко получше. Оглядываюсь. До входа в лабораторию тридцать два метра и семнадцать сантиметров. Можно отойти ещё. Начинаю считать шаги: один, два, три, четыре… На шестидесятом останавливаюсь и осматриваюсь. На меня глядят по меньшей мере четыре камеры: две на противоположной стороне и две на этой. Они видят каждый мой шаг, каждое движение. В городе ничто не делается без ведома Златограда. Они неустанно следят за людьми, разве что в собственной квартире можно хоть как-то уединиться, и то я не говорю за всех — свою-то