Книга В штабах и на полях Дальнего Востока. Воспоминания офицера Генерального штаба и командира полка о Русско-японской войне - Михаил Владимирович Грулев

легкостью при внезапном нападении, как в Порт-Артуре.

Невыгоды Порт-Артура как выхода в Великий океан Сибирской железной дороги заключаются раньше всего в чрезмерной отдаленности этого пункта от наших владений на Дальнем Востоке. Получается совершенно изолированный и в то же время чрезвычайно важный для нас приморский пункт, владеющий выходом в открытое море грандиозного железнодорожного пути, имеющего мировое значение. Весьма естественно, что по своей уязвимости Порт-Артур всегда служил бы для нас слабым местом на тихоокеанском побережье, как бы сильно он укреплен ни был, представляя собою вполне подходящий объект, где можно России нанести чувствительный удар. При этом необходимо принять во внимание, что самое нарождение русского Порт-Артура на берегах Великого океана представляло собою прямой вызов заинтересованным в этом вопросе могущественным державам Дальнего Востока – кроме Японии, еще и Англии и Соединенным Штатам Америки. Поэтому необходимо было сразу напрячь все силы, чтобы увеличить обороноспособность вновь занятого пункта; так оно и вышло на самом деле: потребовалось учредить особое, дорого стоящее, наместничество, отпустить экстраординарных 120 миллионов рублей на усиление флота и еще свыше ста миллионов на другие сопряженные с этим предприятия; дальнейшим расходам не предвиделось конца. Все эти богатства сваливались в один пункт, увеличивая тем его ценность и соблазнительность для атаки в случае войны с Россией.

Наконец, еще слабое место Порт-Артура, по сравнению с П.-Лазарев, заключается в том, что он расположен на конце длинного полуострова, на котором железная дорога на протяжении свыше 200 верст втягивается в своего рода длинный чулок, открытый ударам с моря с двух сторон. Первый же десант неприятеля может при удаче, без особых усилий, изолировать крепость от внешнего мира, как это и случилось на самом деле; другими словами, крепость и в мирное время не имеет просторного тыла и представляет все удобства для блокады с суши. П.-Лазарев, напротив, имеет обширный труднодоступный Hinterland (тыл), неуязвимый для десантов ни с севера, ни с юга.

В пользу Порт-Артура по сравнению с П.-Лазарев приводят то обстоятельство, что сосредоточенный в первом наш флот становится уже независимым в отношении Корейского пролива, плавание через который в П.-Лазарев или во Владивосток находится всегда в руках японцев. Но эта выгода Порт-Артура, как известно, была с самого начала парализована занятием Вей-хай-вея английской эскадрой, – еще более сильным морским противником, чем японцы; так что дебуширование нашей эскадры из Порт-Артура мимо Вей-хай-вэя едва ли было бы многим легче, чем через Корейский пролив мимо о-ва Цусимы. При оценке пережитых событий мы учитываем теперь то, что случилось впоследствии. Но этого обстоятельства – занятия англичанами Вей-хай-вэя или иного пункта – нельзя было не предвидеть, и в то время, – при занятии нами Порт-Артура.

Ограничиваюсь этим поверхностным сравнением Порт-Артура и Порт-Лазарева, как конечных пунктов выхода в океан Сибирской железной дороги. Едва ли теперь имеет смысл вдаваться в подробности после того, как оба эти пункта бог весть как долго останутся недосягаемыми для нас на Дальнем Востоке.

Но именно как урок только что пережитого недавнего прошлого вся эта эпопея представляет собою чрезвычайно яркий поучительный пример удивительного сумбура в направлении государственной политики, который так быстро привел к неизбежной катастрофе. Вопреки испытанным выгодам существовавшей государственной границы по Амуру, руководители нашей внешней политики соблазнились легкими авансами в Маньчжурии и неожиданно для всех направили Сибирскую железную дорогу по раз уже отвергнутому, забракованному с компетентной стороны, «южному направлению». Вопреки настояниям министров военного и морского, вопреки представлениям высшей местной власти на Дальнем Востоке, хорошо знакомой с обстановкой, подготовляется келейно захват Порт-Артура, неожиданно для ответственных и компетентных в этом вопросе министров.

Глава II

Неизбежность войны

Ближайшие причины войны. Объяснение этих причин с точки зрения нашего Министерства иностранных дел. Дипломатические сношения с японским правительством. Вопрос о Маньчжурии и Корее. Объяснение, присланное Стэду, издателю «Review of Reviews», из «авторитетного русского источника». Объяснение причин войны с точки зрения японского правительства

I

Неизбежность войны между Россией и Японией стала совершенно очевидной для всех немедленно после окончания японо-китайской войны, как только японцами выяснилось, что наиболее опасный и могущественный враг, который препятствует осуществлению их заветнейших мечтаний, – Россия. Я уже выше с достаточной подробностью подверг критическому анализу всю пагубность этой политики. Но так или иначе, сделав раз решительный шаг по известному направлению, надо было быть уже последовательным и готовиться к вероятным последствиям этого шага. В действительности же, во все последнее десятилетие, Россия – вернее, легкомысленные руководители ее внешней политики – нисколько не была озабочена возможностью близкого разрыва, почти ничего не делала для усиления своего положения на Дальнем Востоке, не переставая в то же время раздражать своего противника даже по таким возникавшим вопросам, которые для нас не имели никакого практического значения.

Вслед за окончанием победоносной войны с Китаем японское правительство возбудило вопрос о пересмотре трактатов с иностранными державами, в силу которых живущие в Японии иностранные подданные не подлежали юрисдикции японских законов, а передавались для суда и наказания своим консулам. Помимо всего, такое недоверие к законам страны было весьма обидно для народного самолюбия и не могло быть терпимо в государстве правовом, доказавшем и свою правоспособность, и свою силу.

Возбужденный вопрос больше всего затрагивал интересы Англии, так как наибольший процент проживавших в Японии иностранцев приходится на долю подданных английской короны, которые к тому же были связаны с Японией крупными торговыми предприятиями.

Для России же этот пересмотр трактатов имел чисто академический характер, потому что число русских подданных, живущих оседло в Японии, тогда (в 1895 году) было крайне ограниченное и никогда не могло быть сколько-нибудь значительным. Тем не менее Англия первая признала справедливость этого домогательства японского правительства; тогда как русские дипломаты почему-то долго противились законным требованиям Японии, вооружившись целым ворохом доктринерских умозрений. Конечно, они остались одинокими и потерпели фиаско; но в Японии этот факт все-таки сделал свое дело, вызвав новое раздражение против России.

Таким образом все время, начиная с протеста против Симоносекского договора, руководители нашей иностранной политики не переставали систематически раздражать соседнюю Японию, оставаясь в каком-то легкомысленном самообольщении, что японцы «не посмеют» нам объявить войну; или, вернее, не думали вовсе о последствиях, оставаясь в упоении эфемерными дипломатическими победами, которые еще не были учтены временем. Между тем японское правительство с лихорадочной поспешностью и совершенно открыто начало готовиться к войне с Россией, как только эта последняя выступила с протестом против Симоносекского договора. Уже в августе 1895 года мне пришлось, во время поездки из Йокогамы в С.-Франциско, узнать случайно о двух