Книга Старуха 3 - Квинтус Номен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но в поселок электричества все же отправляли очень немного: это электричество тратилось большей частью на самом заводе, а конкретно – на установках получения соляной кислоты из соли. Которую завод потреблял буквально в невероятных количествах – как и получающуюся в процессе производства кислоты щелочь. Поэтому и соли заводу нужно было очень много – но так как «своей» соли на Дальнем Востоке пока не было, ее приходилось возить издалека. То есть вообще с Камы, через всю страну – однако и в этом был глубокий смысл: соль, остающаяся от калийных промыслов, меньше загаживала окрестности Соликамска и Березников и не портила чистую воду великой реки. А для перевозки соли были даже специальные вагоны изготовлены, из нержавейки. То есть кузова вагонов были из нержавейки: хрома-то в СССР вдруг стало просто завались…
А возить соль нужно было из-за того, что уголек, хотя и довольно паршивый сам по себе, являлся кладезем разнообразных и очень полезных ископаемых, которые предполагалось добывать из золы, остающейся после его сжигания. Конечно, сорок пять килограммов чистого железа на тонну золы – это даже упоминать смешно. А вот двести пятьдесят граммов иттрия – это уже внимания заслуживает. Еще внимания заслуживает кобальт, цирконий, рубидий… очень много чего, что по-отдельности в составе золы составляет вроде бы и крохи, а если все вместе из нее выковыривать, то оказывается, что добыча этого полезного получается и не очень-то и дорогой.
Технология извлечения из золы всего полезного – разработанная как раз Голицыным под руководством профессора Каблукова – была, в общем-то, проста. Сначала золу промывали в воде – и из нее вымывались «обычные» хлористые соли (в основном, конечно, хлористый натрий, кальций и магний) – и зола «легчала» сразу процентов за десять. Затем оставшуюся золу (именно золу, не шлак, не зря же в топках специально держали температуру не выше девятисот градусов) промывали в соляной кислоте – и много других «балластных» минералов, главным образом карбонатов, превращалась в растворимые соли, которые снова промывали водой. Зря эти соли не тратили, их обратно в электролизеры пускали для получения кислоты (предварительно растворы выпаривая в вакуумных установках) – и сухой остаток получался уже более чем вдвое легче, чем исходная зола. И затем все это кипятили в щелочи – и химзавод отправлял «на большую землю» очень много силикатного клея (точнее, «жидкого стекла», активно использующегося на стройках разных гидросооружений). А вот то, что оставалось, содержало всего полезного уже раз в двадцать больше, чем в «исходном материале». Того же вольфрама в такой «руде» получалось побольше, чем в не самых богатых именно вольфрамовых рудах, и даже скандия оставалось раз в пять больше, чем в урановой руде с Желтой речки…
Конечно, такую технологию не могла бы себе позволить ни одна капиталистическая компания: начальные затраты выглядели неоправданно большими, а конечная продукция оказывалась слишком уж дорогой. Зато у СССР были гарантии того, что производство электрических лампочек не останется без вольфрама, твердосплавных инструментов – не останется без кобальта, а урановая промышленность – без иттриевых огнеупоров…
А из получаемых «попутно» железа и меди тут же, в мастерских химкомбината, делались артиллерийские снаряды – поскольку основное производство занималось изготовлением гексагена, тола, азида свинца и прочих «гремучих» веществ. Однако Вера сочла, что главным достижением района было не наличие такого «экзотического» завода, а наличие ВЧ-связи с Москвой: кабели успели протянуть вдоль Сибирской дороги аж до Владивостока. Так что Вера легко дозвонилась в Москву, чтобы попросить о небольшой мелочи:
– Иосиф Виссарионович? Хорошо, что я вас застала, а то я Лаврентию Павловичу пыталась позвонить, но его нет ни дома, ни на работе. А вы сказали, что я могу к вам заходить в любое время, вот я и решила зайти… дистанционно. У вас есть пять минут?
– Есть, говори. А Лаврентий Павлович как раз у меня, ему передать трубку? Нет, я ему лучше отводную дам, если разговор будет не секретный… от меня.
– Нет, конечно. Я тут хорошо отдохнула, сил набралась… сейчас я как раз в Биро-Биджане, и мне тут очень понравилось. Только у меня есть просьба небольшая: я тут силушек набралась и захотелось мне немного позверствовать. Можно я пристрелю несколько человек? Немного, от силы сотен пять. Здесь пять сотен, а потом вернусь в Москву и еще сотню-другую пристрелю…
– Давай подробности!
– Если кратко, то весь КомЗЕТ нужно быстренько расстрелять, то есть всех функционеров среднего звена, руководство просто не в курсе, чем они занимаются. А занятие они себе нашли интересное: в стране деньги девать буквально некуда, но они придумали куда. Насколько я слышала, каждому еврейскому переселенцу дается около тысячи рублей на обзаведение, это включая грудных младенцев и убеленных сединами…
– Конкретней.
– Официально сюда переехало чуть больше двадцати тысяч евреев, осталось около десяти – но подъемные ни один не вернул. А местные товарищи по моей просьбе проверили: из зарегистрированных тут десяти тысяч больше трех тысяч фактически на территории района отсутствуют, причем больше тысячи и не присутствовали никогда. Но это только начало: земледелием тут хоть как-то занимается человек триста переселенцев, причем занимается так, что даже себе на прокорм продуктов вырастить не могут. Зато на семь тысяч фактически имеющихся евреев издается тиражом в три тысячи экземпляров на идише газета Биробиджанер штерн. И в редакции этой